|
– А ты что здесь делаешь? – Бандиты шуруют. А мы дежурим. Филиповский с хромым за горой, я – тут, а Витька – в секрете. Обиду мы все за Филиповского чувствуем. Вы б сказали, чтоб по справедливости рассудили… – Сколько тебе лет? – Семнадцать. – Ну, валяй, дежурь. Одному не страшно? – А дура зачем? – улыбнулся парень, похлопав себя по боку, там, где висел громадный маузер в деревянном футляре. – Она у меня промеж глаз свистит, что вы… – Слышь, чекист, – улыбнулся Постышев, – а ты в школу ходишь? – Это после победы в мировом масштабе. А пока нам Филиповский сказки Пушкина читает. Ничего книжки, только больно много нереальной волшебности, веры не вызывают. После того как поздним вечером совещание в штабе Амурской флотилии окончилось, Постышев в сопровождении моряков направился к машине. Попрощавшись с моряками, Постышев сел на переднее сиденье рядом с Ухаловым. – Едем в штаб, Андрей Яковлевич, – сказал он. – Спать будем, устал… – Сколько времени, Павел Петрович? – Без пяти десять. – А уж ни зги не видать. Весна темноту любит. Проехали с километр и стали – спустил задний левый баллон. Ухалов чертыхнулся и полез на крыло за запаской. В зыбкой тишине кричали ночные птицы и глухо ворчал Амур. С дороги выстрелил длинный луч фонаря. Разрезав ночь, он скользнул по лицам и погас, но еще мгновение после этого в темноте висела черная, весомая и тугая полоска. – Кто? – спросил Постышев. – Кто светит? – Я. Филиповский. – Меняйте колесо, – попросил Постышев шофера, – я с товарищем побеседую. – Да, – протяжно вздохнул Филиповский. – Хожу теперь по земле, как туберкулезный. – Что так? – Радуюсь я ей и знаю, что недолго радоваться осталось. Когда трибунал то? – Скоро. – В глаза людям глядеть не могу, попросился, чтоб только в ночные дежурства ходить. Ночью сам себе царь. Только вот собаки воют. Как к утру заведутся – тоска и в сердце тяжесть. Чего они воют? То ли ночи им жаль, то ли утра боятся?.. – Хочешь закурить? – Благодарствую. Остановились, свернули по закрутке. – Легкий табак, – сказал Филиповский, – от него кашель будет. Махра, говорят, полезней для организма. – Это точно, – согласился Постышев. – И что это художники ночь не рисуют, а все больше фрукты? – Рисовали и ночь, просто не знаешь ты. Архип Куинджи рисовал. «Тиха украинская ночь» – так и называется у него картина. Чудо, какая прелесть! – У меня младшенький рисовать любил. Я ему из бумаги солдатиков вырезывал, а он их красил карандашом. Только один карандаш у меня был: чернильный. Ему б набор – вот радость была б ребятеночку. – Ты себя не мучь. – Всё они в глазах у меня. От этого не сбежишь. Ночью в кроватках, бывало, спят, чмокают, на мордашках улыбки. Эх, господи… Филиповский резко остановился. Схватил Постышева за руку. В зыбкой весенней темноте были видны возле развилки двое спешившихся всадников. – Кто такие? – закричал Филиповский. – Свои. Чего орешь? Светильник выключи! Один отошел в сторону, исчез в темноте. И сразу же оттуда высверкнули подряд два выстрела. Филиповский сдавленно охнул и бросил Постышева на землю. Вскинул маузер и несколько раз грохнул в конское ржание. Прогрохотали копыта о камни. Филиповский побежал на крик, следом за ним – Постышев. – Фары включи! – крикнул Постышев шоферу. |
