|
Блюхер поднимается, идет вместе с Колькой на площадь. Там стоит красавец жеребец. Норовистый, копытом бьет, глаза кровавые, пена с морды к земле тянется. Партизаны его впятером держат, и то еле еле. Блюхер берет поводья, заглядывает жеребцу в морду, тот храпит и скалит зубы. – Неужто сами решитесь объехать? – спрашивает Колька анархист, незаметно подмигивая партизанам: мол, черта с два! Министр, он на что способен? Он только речи способен двигать про дисциплину. – Пускай, – негромко просит Блюхер и закидывает ногу в стремя. Пускают партизаны жеребца. Эх, чуть раньше времени пустили! Понес! Стремя подвернулось, нога соскользнула, вторую ногу не успел забросить Василий Константинович, только за гриву уцепился; он висит вдоль жеребца, а тот носится по площади кругами, и нет сил его остановить, и нет никакой возможности себя самого в седло взбросить. А земля рядом – серая, красная, желтая, белая. Кровь в висках стучит. Отпустить пальцы с гривы – сомнет об землю, расплющит, раскровенит, костей не соберешь. Ах, глупо то как все вышло! Нет! Врешь, сволочь! А ну, помаленьку ногу вверх. Еще. Еще малость! Самую малость бы еще! Нет. Мысок подвернут, стремя зажато, жеребец несется – что твой цирк! И тишина вокруг. Не слышно Блюхеру, как партизаны кричат, винтари вскидывают, а стрелять боятся. Зацепишь ненароком человека, или поваленный конь насмерть задавит. Голова кружится каруселью, а земля теперь черная, и нет на ней зелени. Из последних сил, отчаянно рвет Блюхер повод. На мгновение жеребец останавливается. А больше и не надо! Василий Константинович рывком взбрасывает свое тело в седло. Вокруг сейчас все как бы электрическое: жутко синее, несется кругами, и в висках стук. Блюхер натягивает повод еще круче. Дает шенкеля, жеребец – в свечу, ноги передние взбросил, замер так, а потом копытами об землю грох! А Блюхер в седле, влитой, и ну еще раз шенкеля. И снова жеребец в свечу и снова об землю грох! Так раз десять его Блюхер забирал. И стих жеребец. Идет послушно. В мыле весь. Блюхер спрыгивает с коня. Бросает повод Кольке анархисту. – Хорош конь, – только и говорит Василий Константинович. Идет к дому не торопясь, шаги вколачивает в землю, как гвозди. Кто то из партизан смотрит на ошалевшего Кольку, присвистывает и уважительно тянет: – Да а а… Министр – чего там… А поодаль, в сторонке, стоит маленький незаметный человечек в измятой гимнастерке. Он докуривает цигарку, бросает ее под ноги, долго вкручивает каблуком в зелень, а потом манит к себе Кольку анархиста. Тот подходит. – Ничего, – говорит человек. – Как говорится, лиха беда начало. Не отчаивайся милый. Народ за собой поведешь, Коль. Реванш твой будет. * * * …А по дороге лесной, пустынной несется старенький «форд» министра Блюхера. Желто белая пыль клубится следом, висит над дорогой дымным облаком, пронизанная тугими балками солнечных лучей. Блюхер – побелевший, осунувшийся – дышит тяжело, с хрипом. Шофер поглядывает на него с опаской, жмет на педаль акселератора. Солнце, ударяясь в ветровое стекло, выстреливает острыми синими бликами. Над ковыльной безбрежной степью висят жаворонки, и все окрест полно спокойствия и мира. – Стой, – шепчет Блюхер. Шофер тормозит. Блюхер просит: – В портфеле бинт… И вылезает из машины – чуть не вываливается. Он стоит на дороге в пыли и раскачивается, будто пьян. Шофер расстегивает на Блюхере френч и осторожно стаскивает сначала правый рукав, после левый. Грудь Блюхера перевязана крест накрест бинтами. |
