|
Поднимается Блюхер. Шум голосов постепенно стихает. – Народармейцы, – говорит он гулким, низким голосом, – граждане народармейцы… Колька анархист поднимается и кричит: – Ошибка вышла! Мы партизаны, а не народармейцы! – Партизанам Дальнего Востока за их подвиг здесь еще потомки золотые памятники воздвигнут. Но тем не менее с сего часа вы становитесь регулярной боевой единицей Народно революционной армии. И командиром к вам властью, данной мне, я назначаю гражданина Кулькова. – Мы назначенных не принимаем! – кричат Колькины дружки. – Мы сами себе хозяева! Кто такой умник выискался, чтоб нас в армию из партизан?! – Я! – отвечает Блюхер. – Этот приказ издал я, военный министр Блюхер. Воцаряется тишина. Блюхер смотрит на партизан прищуренным глазом. Сейчас все решается: заорет кто нибудь, начнет из маузера палить и рубаху на груди рвать, пойдет кутерьма, не сдержать людей. – Кто пришел играть в войну, – продолжает Блюхер, – тот пусть уходит. Кому по душе махать шашкой и бомбой громыхать, тот адресом ошибся. Мы воюем для того, чтобы эта война была последней. Вот так. А для этого мы должны быть силой – организованной и мощной. Я вчера получил шифровку из Владивостока: меркуловцы вооружают армию до зубов; ждут подкрепления от Врангеля из Европы; разрабатывают стратегический план организованного наступления на нашу Дальневосточную республику. Момент ими выбран удачно, что и говорить: в братской России голод, и мировая буржуазия считает, что именно сейчас можно отхватить Дальний Восток, пока, им кажется, Москве не до нас. Умно. И чтобы этому умному плану противостоять, нам должно в ближайшее же время стать мощной армией, а не табором. У кого есть противное мнение, прошу высказаться… * * * Остановился Блюхер в доме у попа. Батюшка Никодим слывет красным, Ленину поет с амвона долголетие, белых проклинает бранными словами, а иногда бывает так, что и матюжком пустит, если увлечется. – Может, гражданин министр, – предлагает он, – откушаете топленого молочка? – Благодарю, я уж из котла перекусил. – Жидок котел то… – Да уж не густ. – Вот я как раз к тому и про молочко. Не брезгаете ли? – Право слово, сыт. – Не отвергай руку дающего. – Да не оскудеет она, – улыбается Блюхер. – О о, Библию изволите цитировать? – Читал. – Вы по партейности кто? Не кадет ли? – Коммунист. – А как же такую для вас грешность допускаете, что про Библию и – не ругательно? Бежит батюшка на половину к матушке. Лицо у него светится, пальцы играют, шепчет он ей на ухо: – Маня, нацеди самогоночки! Такая, право, радость! – А чего, Димочка? – Чего, чего, – суетится отец Никодим, – ты не чегокай, а влаги поднацеди скорей, радость сейчас во мне птицей порхает и на сердце легко. * * * …А чуть позже в комнату Блюхера заходит Колька анархист. Стоит он на пороге раскорякой – соблюдает флотский форс, хотя до моря еще идти и идти. – Гражданин министр, – говорит Колька с дурной улыбочкой, – наш разведвзвод порешил подарить вам жеребчика, отбитого у белых. Крутой жеребчик, просто министерский. Вам его, может, кто объездит, будете потом довольны, а сейчас только взгляните. Блюхер поднимается, идет вместе с Колькой на площадь. Там стоит красавец жеребец. Норовистый, копытом бьет, глаза кровавые, пена с морды к земле тянется. Партизаны его впятером держат, и то еле еле. Блюхер берет поводья, заглядывает жеребцу в морду, тот храпит и скалит зубы. |
