В тот же день в Шахджаханпуре сипаи 38-го полка расправились с коллектором и офицерами, а на следующий день за Варваром перерезали офицеров, женщин и детей, которые отправились на станцию Ситапур, что в миле от Аурангабада.

В первых числах июня в Бхопале была вырезана часть европейского населения, а в Джханси при подстрекательстве грозной и невменяемой Рани произошло беспрецедентное по своей жестокости истребление женщин и детей, укрывшихся в форте.

Шестого июня в Аллахабаде восемь молодых лейтенантов пали под пулями сипаев.

Четырнадцатого июня в Гвалиоре бунт двух туземных полков сопровождался расправой с офицерами.

Двадцать седьмого июня в Канпуре произошла настоящая бойня. Людей разного возраста и пола расстреляли или утопили — то была прелюдия чудовищной трагедии, которая разыгралась несколько недель спустя.

В Холкаре 1 июля жертвами сипаев пали 34 европейских офицера, женщины и дети, произошли пожары и грабежи, а в Угове в тот же день лишили жизни полковника и адъютанта 23-го полка королевской армии.

Пятнадцатого июля — новая резня в Канпуре. В тот день многие сотни детей и женщин — в их числе и леди Монро — были растерзаны с невиданной жестокостью по приказу самого Наны, который призвал для этой цели мусульманских мясников с бойни. То была зверская расправа, после которой тела убитых сбросили в колодец, ставший с тех пор символом жестокости.

Двадцать шестого сентября на площади Лакхнау, называемой теперь «сквер носилок», многочисленные раненые были порубаны саблями и брошены в колодец еще живыми. Если к этому добавить и одиночные расправы, то станет ясно, что этот бунт носил крайне жестокий характер.

На эту резню англичане вскоре ответили репрессиями, по-видимому, необходимыми в том смысле, что в конце концов они привели к тому, что повстанцы стали испытывать ужас при одном только слове «англичанин».

Репрессии эти были поистине жуткие.

В начале восстания в Лахоре главный судья Монтгомери и бриг гадный генерал Корбетг сумели разоружить без всякого кровопролития 8-й, 16-й, 26-й, 49-й полки местной армии, наставив на них жерла двенадцати пушек с зажженными фитилями. В Мултане 62-й и 29-й местные полки также были вынуждены сдать оружие, не оказав серьезного сопротивления. В Пешаваре, в тот момент, когда бунт вот-вот должен был начаться, бригадный генерал С. Колтон и полковник Николсон разоружили 24-й, 27-й и 51-й полки. Однако офицеры 51-го полка убежали в горы, за их головы назначили награду, и вскоре горцы доставили их назад.

Так начались репрессии.

Колонну под командованием Николсона пустили вслед за местным полком, который направлялся в Дели. Бунтовщиков догнали, разбили, рассеяли и 120 пленных вернули в Пешавар. Всех без исключения, без различия чинов и званий приговорили к смертной казни, но лишь каждого третьего должны были казнить. Десять пушек поставили в ряд на поле для маневров; каждого пленника привязали к жерлу пушки и четыре раза десять пушек извергали огонь, покрывая долину бесформенными останками обгорелой плоти.

Осужденные, как сообщает господин де Вальбезен, почти все умирали с тем героическим равнодушием, которое индусы так хорошо умеют сохранять перед лицом смерти. «Господин капитан, — сказал офицеру, руководящему расстрелом, красивый сипай двадцати лет, беспечно поглаживая рукой орудие смерти, — господин капитан, не надо меня привязывать, у меня нет желания убежать».

Такова была первая ужасная казнь, за ней последовало множество других.

Впрочем, вот приказ, датированный тем же днем, который бригадный генерал Чемберлен довел до сведения туземных войск в Лахоре после казни двух сипаев 55-го полка:

«Вы видели, как двух ваших товарищей привязали живыми к жерлам пушек и расстреляли. Это наказание постигнет каждого предателя. Ваша совесть расскажет вам о тех муках, которые они перенесут на том свете.