|
Чем наглей, тем удачливей, все сложится, а если нет... смерть храбреца бывает один раз, смертей труса – что воды в море. Все это я крутил в голове, пока мы, свалив барахло на траву, лихорадочно надевали балахоны. Ремни и застежки были из кевлара и пластика, а сама ткань очень прочной, в таком костюме можно воевать и особо не бояться мелких осколков на излете и даже открытого огня. Зрение сузилось до двух каплевидных окуляров противогаза, стало трудно дышать, и все звуки вокруг приглушились, но через специальные мембраны можно было сносно друг друга слышать. Говорю же – удобная штука, хотя все в мире относительно. Решено было, что стрелять буду я один, а приятель станет заряжать гранатометы, так будет быстрее. Вчера выяснилось, что из всей артели знаком с подствольником только я. Остальные слышать слышали, но опыта обращения даже с советским аналогом ни у кого не было. Но это не проблема; я откинул стойку прицела вверх и, вскинув, сверился со шкалой расстояний: максимум – четыреста метров, а лагерь где-то в трехстах. Сдвинул собачку предохранителя слева над цевьем и с силой отвел гофрированную его часть вперед, потом протянул руку в сторону, и Мишка вложил в нее гранату. Зарядив оружие, я обернулся к одетому в точно такой же комбез приятелю. Тот кивнул в знак того, что последовательность запомнил, и так мы снарядили один за другим все оставшиеся стволы. Посмотрев на кроны деревьев, я вычислил, что ветер сейчас слабый и газ будет сносить влево. Осторожно, стараясь держать оружие ровнее, я вывел прицел на триста пятьдесят метров и нажал на спуск. – Боп! В плечо отдало непривычно сильно, видимо, в газовых гранатах был сильный вышибной заряд. Не останавливаясь и не смотря на результат, я взял следующий ствол, бросив пустой на траву под ноги. – Боп! На этот раз я все же глянул на лагерь и увидел, как мечутся в периметре слабо различимые фигурки людей. Не останавливаясь, я снова взял заряженный гранатомет и больше уже не любопытничал. Сверял только прицел, чтобы гранаты ложились веером, накрывая как можно большую площадь. Так продолжалось, пока Мишка не дернул меня за плечо, показывая на пустой ящик. Руки сами опустились, ствол с глухим теньканьем брякнулся под ноги рядом с остальными. Не снимая костюмов, мы стояли, разглядывая сквозь густую листву результат работы. Издали картина получалась скучноватой: внешне ничего не изменилось, ни тебе пожаров, ни дыма – газ оказался совершенно бесцветным. Неправильным было только то, что ворота аутпоста наполовину были отворены и с той стороны в них врезался еще один джип. Видимо, кто-то пытался выбраться из западни, но не успел. Простояв так еще с полчаса, мы, не снимая костюмов, двинулись в обратный путь. Было странно идти по лесу, словно отгородившись от мира чем-то вроде скафандра. Близился полдень, припекало, пот стал заливать глаза и дыхание сбилось. Когда мы вышли на дорогу, где оставался Варенуха с пленным, противогазы уже были сняты... Так вот, в робах, нагруженные оружием, мы и вышли к траншее. Вокруг стояла тишина, прерываемая невнятными стонами. Обойдя машину, я увидел пленника с неестественно вывернутой шеей, а Варенуху – на краю ямы, с одним из трофейных пистолетов. Причем ствол он вставил себе в рот. Картина была в общих чертах понятна: дождавшись, пока мы ушли, водила не выдержал и свернул поляку шею. Но вот зачем он решил застрелиться? Не снимая костюма, я осторожно, шаг за шагом, приблизился к рыдающему пожилому мужику и сел рядом на край траншеи. – Сбежать решил, Виталий Семеныч, – говорил я будничным тоном, чтобы немного успокоить его, чуток привести его в чувство. – Значит, бросишь нас с Мишелем на растерзание, так сказать? – Они... этот... Ствол пистолета мешал Варенухе говорить, и водила вынул его изо рта, положив на колени, но все еще крепко сжимая в кулаке. – Зачем ты его раньше времени грохнул, может, пригодился бы еще. Как мы теперь узнаем, откуда они города обстреливают? Судорожно переведя дух и вытерев сопли и слезы кулаком с зажатым в нем пистолетом, водила посмотрел на меня красными от недосыпа и рыданий мутными глазами. |
