|
Оно может быть опасным в том смысле, что если вы остро отзываетесь на нечто радостное и светлое, то не меньшее потрясение (правда, обратного направления) получите, столкнувшись со злом. Тут необходимо правильно рассчитывать силу своего «равнодушия»: приходить в восторг и умиление от любого прекрасного чуда, и при этом погружаться в пучины скорби, встречая беду? Или же оставаться предельно спокойным в обоих случаях? Что вам больше по душе? Я, пройдя от одного конца радуги чувств до другого, решил выбрать середину: и радуюсь не до поросячьего визга, и скорблю не до горючих слез. Подозреваю, подобных мне людей много на свете и, возможно, именно поэтому мир еще живет и здравствует. В самом деле, чувства не должны быть всепоглощающими: тогда все существование становится чередой взлетов и падений. Словно ты всю жизнь качаешься на качелях, да так азартно, что в любой момент можешь и сам замертво упасть на землю, и покалечить сидящего напротив тебя. Я знаю: мои действия разумны и правильны, но иногда все же до зуда в кончиках пальцев завидую тем, кто беспечно раскачивает качели своей жизни… – Ну? Нетерпеливый heve Майс. Впрочем, как можно осуждать человека, ожидающего самого главного решения в своей судьбе? – М м м? – Вы все узнали? – Пожалуй, да. – И? Да он весь трясется… Прямо таки, охвачен лихорадкой надежды. – Я все вам расскажу. Но не сейчас. – А когда? Он почти взвыл, заставив меня сморщиться: громкие звуки всегда утомляют мою хмельную голову. – Завтра. То есть, сегодня… Утром. – Но почему? – Потому… Потому что я устал. Потому что мне нужно отдохнуть. Поспать, к примеру. Я отправляюсь домой, а поутру, часиков, скажем, в десять, навещу вас и дам полный отчет. – Домой? Вы можете спать прямо здесь, если желаете. Я покачал пальцем перед лицом хозяина «Перевала»: – Э нет: спать я буду только дома, в своей любимой постельке. Или ничего не получится. Майс скривился, но все же согласно выдохнул: – Хорошо. Риш, проводи его: а то еще нарвется на патруль – ищи его потом… *** Я не лгал и не старался лишний раз поизмываться над сгорающим от нетерпения хозяином игрового дома. К сожалению, ибо – стоило. Нет, мое стремление вернуться домой было вызвано насущной необходимостью поместить печать в исходный контур и тем самым восстановить длину нитей, связывающих душу и тело. Когда душа отправляется побродить, нити связей не рвутся: иначе подобная «прогулка» была бы первой и последней для смельчака. Нити растягиваются. А растягиваясь, истончаются почти до предела. Разумеется, чтобы все встало на свои места, толщина связей вновь должна стать прежней, и как раз для ее восстановления служит контур, заложенный Сэйдисс в границы мэнора. Строго говоря, мне не рекомендуется надолго покидать Кэллос. Правда, это не значит. что я привязан к моему дому на веки вечные. Вовсе нет. Просто если соберусь куда то переезжать, придется озаботиться возведением подобного контура по новому месту жительства. А сделано сие исключительно для удобства Заклинательницы: ее личное присутствие, контролирующее печать, не может радовать меня каждый день существования, так что довольствуюсь малым – отражением Сэйдисс в камнях ограды… Калитка скрипнула, открываясь. Ришиан недоверчиво спросила: – Мы пришли, да? Поправляю: – Я пришел. А ты можешь возвращаться. Гаккар с сомнением устремил взгляд на протоптанную тропку посреди аллеи, ведущей к дому. – А ты дойдешь, да? Я, в свою очередь, обозрел маршрут следования – до ближайшего поворота. – Почему бы и нет? – Скорее рухнешь в сугроб и будешь спать в нем… Вечным сном, – придя к такому выводу, Ришиан снова подхватила меня под руку и поволокла внутрь ограды. |
