|
Я не вырывался: очень надо. Провожают – и чудно. Тем более, тропка, еще днем казавшаяся мне вполне проходимой, вдруг начала упорно сопротивляться моим шагам… До дома мы добрели, отмеченные поцелуями снега не только по колено: на повороте мне то ли захотелось прилечь, то ли шагнуть в другую сторону, в результате чего я рухнул, как подкошенный, а гаккару пришлось меня поднимать и отряхивать, заодно залепив мне пару хлестких пощечин – для приведения хоть в какое нибудь чувство. Самое нелюбимое мной состояние, кстати. Глаза закрываются, ноги и все остальное тело кажутся сделанными из студня, а сознание ясное, как никогда. И мысли в нем шествуют степенно и важно, яркие, четкие, на удивление последовательные. При этом с виду – размазня размазней. И никаких сил не хватает, чтобы объяснить окружающим: со мной все в полном порядке. Полнейшем. А что слова связываю с трудом, так это язык виноват. Устал и нуждается в отдыхе. – И что дальше? Ришиан втащила меня на крыльцо. – Дальше? А правда, что дальше? Наверное, нужно войти. Для того чтобы войти, обычно открывают дверь. Дверь имеется. Чем ее открывают? Ключом. Где у меня ключ? Не помню. Брал с собой? Аглис его знает… Собираюсь поискать над притолокой, но гаккар, по своему оценив возникшую в разговоре паузу, а именно: уверившись в том, что попасть в дом самостоятельно я не могу, поступил так, как и положено поступать. Постучал дверным молотком. Честно говоря, не ожидал от кого то из домашних бодрствования в третьем часу ночи, но дверь открылась почти сразу же после затихания стука. А может, мне так показалось: не считал удары пульса. Открылась и… – Попрощаемся, да? Ришиан сгребла меня в охапку и накрыла мои губы своими. Пробовали целоваться со змеей? Мне вот довелось. Сегодня. Сейчас. Любопытное ощущение, особенно угрожающе щекочущий небо раздвоенный язык: мол, только попробуй дернуться – пожалеешь. А в целом ничего неожиданного: женщина, она и есть женщина. Но с какой радости вдруг? Ришиан ослабила хватку и отстранилась. Повернула голову, бросая взгляд куда то в дом. Я во время неожиданной атаки оказался спиной к дверям и не мог видеть, для кого был разыгран странный спектакль, а когда обернулся, дверной проем был уже девственно пуст. Ну и ладно. Мне сейчас необходимо только одно: постель. – В десять утра, да? – Напомнил гаккар. – Угу, – подтвердил я, перебираясь через порог. В десять, так в десять. Все равно, матушка встает ни свет, ни заря: разбудит. Нить седьмая. Не спеши вперед Не закончив старых дел: Можешь не дойти. – Тэйлен! И не будет мне покоя… Никогда. – Что ты вчера натворил? Разве я творил? У меня, к примеру, стойкое ощущение, что разрушал. Кстати, откуда оно взялось вместе с горечью во рту? – Просыпайся немедленно! Нет, так мы не договаривались. Немедленно… Только при соблюдении вполне определенных условий, поэтому считаю необходимым, не отцепляя друг от друга веки, уточнить: – Который час? Матушка любезно сообщает: – Семь с половиной пробило! Семь с половиной? Пойдет. Приоткрываю один глаз. Каула, одетая, причесанная, готовая к выходу в свет (читай, на свидание с лавками Нэйвоса), стоит у кровати, сцепив пальцы рук и прижав их к животу: любимая поза, недвусмысленно намекающая на провинность того, кому предназначена. – Так рано, а вы уже на ногах? – Раньше встанешь… – матушка начинает народную поговорку, а я заканчиваю: – Дальше будешь. Хорошо, вопрос снимается. Но зачем так грозно на меня смотреть? Что случилось? Каула всплескивает руками: – И он еще спрашивает! Да кто ж кроме тебя знает? – Знает о чем? – Чем ты обидел Ливин? Обидел? Вот еще новость. |
