— Девочка, не пугайся, я не причиню тебе вреда. Где твой папа?

Девочка замерла. Рука больше не двигается. Плюшевый мишка, который был сжат в крошечном кулачке, и коего, видимо, в детской, непонятной этой игре, наказывали за что-то, упал на пол.

Худой торс отклонился вправо, голова девочки медленно повернулась к нему.

— Б-б-блять… — Выдохнул он, пытаясь пятиться, но ноги отказали начисто.

Серое лицо девочки, исказилось. Сильно так исказилось. Словно она закричать собралась, но не испуганно или там, удивлённо, вовсе нет. Чёрный рот девочки открылся, синие губы образовали почти идеальный круг, и комнату наполнило такое дикое, жуткое хриплое шипение, что он едва не сходил в туалет прямо тут, не сходя с места.

Тут он сообразил, почему лицо, руки и ноги у неё серые, почему губы синие и вот глаза такие белесые, а зрачки слегка покрасневшие. Тут всё достаточно просто. Девочка действительно давно не мылась. И не ела видимо тоже давно. А зачем ей это всё? Не нужно ей это.

Ведь эта девочка давно умерла.

Девочка поднялась со стула и неожиданно быстро ринулась к нему. Он схватился за автомат, но был слишком медлителен — девочка прыгнула вперёд и одним движением выбила оружие из рук.

А затем ударила своими крошечными кулачками, размахнувшись, да двумя сразу. Подумаешь — что может такая пигалица сделать, да ещё и мёртвая? Там весу на три ведра картошки.

Однако…

В глазах потемнело, он понял что летит. Потом спина врезалась в дверной косяк, он грохнулся на пол лицом вниз и захрипел — не только от боли, дыхание спёрло. Такое чувство, словно его огрели железнодорожной сваей, да с хорошего замаха.

Кто-то зашипел над ухом. Щёлкнули зубы в опасной близости от щеки.

Он скосил взгляд, одновременно ощутив на своей спине незваную ношу — по весу и, правда, как три ведра картошки…, его взгляд встретился с глазами девочки.

Мёртвыми глазами, мёртвой девочки.

Он хотел истошно заорать, но язык отсох, глотку словно сдавило…, ах да, её и правда сдавило.

Девочка слезла с него, ухватилась ладошками за шею и одним движением приподняла его над полом, да треснула хребтом об тот же косяк.

А потом сжала пальцы.

Он понял, что ещё немного и ему крышка. Его даже не задушат. Эти тонкие пальчики наполнены такой дикой силой, что она просто сломает ему шею, раздавит горло как тюбик с пастой.

Она открыла рот и захрипела снова, словно собираясь откусить ему что-нибудь и сейчас, да и мгновение назад, если бы она хотела это сделать, могла без труда зубами разорвать ему глотку. Слишком он перепугался и, по сути, сейчас его кидали по квартире как кеглю, почти не встречая сопротивления. Страх сковал и разум и тело.

Однако на пороге неминуемой смерти, силы в организм вдруг вернулись, он изо всех сил ударил по мёртвому, но оттого не переставшему быть детским, лицу.

Эффект был поразительный!

Боль прострелила кулак и запястье. Голова девочки повернулась в сторону, хватка пальцев слегка ослабла. Затем один глаз съехал в сторону, косо на него глядя. Лицо девочки медленно повернулось обратно и исказилось гримасой неясного смысла.

Пальцы сжались так, что он услышал хруст собственной шеи.

Из последних сил, в отчаянии и уже практически ничего не видя, он подтянул ноги под себя, извернулся, уперев ступни в грудь девочки, и резко распрямил ноги.

Давление на шею исчезло, саднит только сильно и жжётся. Тряхнув головой, он коснулся пальцами шеи — ногти мертвеца, разобрали кожу. Заживёт. Всё могло кончиться куда как хуже.

Он с трудом поднялся, шатаясь, прошёл в коридор и поднял автомат. Стал осматриваться — куда делась девчонка? Поблизости ничего и никого.