|
Эти сдержанные и благородные слова были произнесены с подобающей случаю величавостью, и когда заговорила Наина Георгиевна, поначалу все решили, что она имеет в виду именно Феликса Станиславовича. - Вот что значит благородный человек, не чета прочим, - задумчиво, словно бы сама себе проговорила барышня и вдруг повысила голос: - Увы, господа блюстители закона. Придется вам Степана Трофимовича отпустить. Я нарочно захотела его испытать - скажет или нет. Подумайте только, не сказал! И уверена, что на каторгу пойдет, а не выдаст... Не совершал Степан Трофимович никакого убийства, потому что всю минувшую ночь пробыл у меня. Если вам мало моих слов - допросите горничную. После того как он вчера кинулся за мою честь заступаться, дрогнуло во мне что-то... Ну да про это вам ни к чему. Что глазами захлопали? Она неприятнейшим образом засмеялась и странно глянула на Владимира Львовича - одновременно с вызовом и мольбой. Тот молча улыбался, точно ожидая, не будет ли еще каких-нибудь признаний. Когда же стало ясно, что всё сказано, следственный опыт решительно провалился, а Лагранж пребывает в полной растерянности и даже как бы потерял дар речи, Бубенцов насмешливо осведомился у представителей власти: - Ну что, концерт окончен? Можно уходить? Срачица, принеси-ка плащ. Секретарь безропотно выскользнул из салона и через полминуты вернулся, уже в картузе, а своему повелителю доставил легкий бархатный плащ с пелериной и фуражку. - Честь имею, - сардонически поклонился Бубенцов и направился к выходу. Со спины в своем щегольском наряде он был точь-в-точь франтик-гвардионец, каковым, собственно говоря, до недавнего времени и являлся. - Тот самый плащ, - громко, нараспев сказала Наина Георгиевна. - Та самая фуражка. Как она блестела в лунном свете... Непонятно было - то ли барышня представляет безутешную Офелию, то ли действительно тронулась рассудком и бредит. - Мы уедем из вашего гнилого болотца. Может быть, мы поженимся и у меня даже будут дети. Тогда мне все простится, - продолжала нести околесицу княжна. - Но сначала надо раздать долги, чтобы всё по справедливости. Не правда ли, Владимир Львович? Владимир Львович, стоявший уже в самых дверях, оглянулся на нее с веселым недоумением. Тогда Наина Георгиевна царственно прошествовала мимо него, слегка задев плечом, и скрылась в гостиной. Кажется, все-таки научилась покидать сцену не бегом, а шагом. - Желе-езная барышня, - с явным восхищением протянул Донат Абрамович. - Не знаю, кому она собралась долги отдавать, но не хотел бы оказаться на их месте. - М-да, - подытожил Бердичевский. - А Ширяева-то, Феликс Станиславович, придется выпустить. Полицмейстер забормотал: - Вовсе ничего еще не значит. Допросить-то уж непременно следует. И Ширяева, и Телианову, и горничную. Возможен преступный сговор. От такой истеричной и непристойной особы можно ожидать любых фордыбасов. Но его уже никто не слушал. Участники опыта один за другим потянулись к выходу. *** Полина Андреевна Лисицына вернулась на квартиру к своей полковнице в большой озабоченности. Почтенная Антонина Ивановна ложилась сразу после ужина и в этот поздний час уже видела безмятежные сны, поэтому никто не отвлекал гостью разговорами и расспросами. Оказавшись у себя в комнате, рыжеволосая дама быстро разделась, но не приступила к предпостельному туалету, как следовало бы ожидать, а достала из саквояжа сверток с черным облачением и не более чем за минуту преобразилась в смиренную сестру Пелагию. |
