|
Потому что когда отрок совсем уж продрог и приготовился сдаться, была ему за долготерпение награда. В небесном занавесе обнаружилась прореха, отыскала-таки луна ветхое облачко и на несколько мигов осветила озеро - тускло, кое-как, но все же достаточно, чтобы взору наблюдателя открылось жуткое зрелище. Посреди неширокого пролива, что отделял большой остров от малого, Пелагий увидел качающийся меж волн стручок лодки, а в ней стоймя черную фигуру в остром куколе. Фигура согнулась, подняла что-то светлое, мягкое и перевалила через борт. Послушник вскрикнул, ибо явственно разглядел две голые, тощие, безвольно болтнувшиеся ноги. Вода сомкнулась над телом, а в следующую секунду сомкнулась и небесная прореха. Пелагий сам не знал, не померещилась ли ему этакая чертовщина? И очень просто, от темноты да неверного света. Но здесь в голову монашку пришла мысль, от которой он аж вскрикнул. Подобрал края подрясника, так что забелели оборки дамских панталон, и рысцой побежал от берега вглубь острова. Пока бежал, бормотал слова сумбурной, наскоро составленной молитвы: "Избави, Боже, агнца от зуб волчьих и от муж крови! Да воскреснет Бог, и да расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его!" Вот башмаки застучали по кирпичу мощеной дороги, но легче бежать не стало - земля понемногу поднималась вверх, и чем дальше, тем круче. У края сосновой рощи, где начинались коровинские владения, бегущий перешел на шаг, ибо совсем выбился из сил. Окна домиков были темны, скорбные духом пациенты спали. Не столько увидев, сколько угадав над плотной стеной кустов стеклянную кровлю оранжереи, Пелагий снова побежал Ворвавшись внутрь, отчаянным, срывающимся голосом крикнул: - Алексей Степаныч! Алеша! Тишина. Заметался меж пышных зарослей, вдыхая разинутым ртом дурманные тропические ароматы. - Алешенька! Отзовись! Это я, Пелагия! Из угла потянуло холодом. Монашек повернул в ту сторону, вглядываясь во мрак. Сначала под ногами захрустели стеклянные осколки, а уж потом Пелагий разглядел огромную дыру, проломанную прямо в прозрачной стене оранжереи. Осел на землю, закрыл руками лицо. Ох, беда. Гулливер и лилипуты "Еще придешь? Ты приходи. А то скоро он меня заберет. Придешь?" Голос Алеши Ленточкина, особенно детская, исполненная робкой надежды интонация, с которой было произнесено последнее слово, так отчетливо запечатлелись в памяти, так терзали душу теперь, когда ничего уже изменить было нельзя, что Пелагий зажал уши. Не помогло. Не преступника нужно было выслеживать, а бедного Алексея Степановича спасать, быть все время рядом, оберегать, успокаивать. Ведь ясно было (да и в письме Митрофанию прописано), что не отступится лиходей от своих жертв, домучает их, добьет. Как можно было не разобрать в Алешином лепете мольбу о помощи? Несколько времени погоревав и показнившись подобным образом, Пелагий со вздохом поднялся с земли, отряхнул с подола приставшую стеклянную крошку и двинулся в обратный путь. Пускай Коровин узнает о пропаже своего пациента утром - от садовника. Нечего тратить время на лишние объяснения, да и неизвестно еще, какую роль играет доктор во всей этой истории. И голову ломать о произошедшем сейчас тоже незачем, и так уж она чуть не лопается, бедная голова. |
