|
Полина Андреевна отнюдь не была трусихой, но маленькие, юркие, шуршащие жители сумеречного подпольного мира всегда вызывали у нее отвращение и необъяснимый, мистический ужас. Если б не путы, она вмиг с визгом выскочила бы из этой мерзкой дыры. А так оставалось одно из двух: либо позорным, а главное, бессмысленным образом мычать и трясти головой, либо призвать на помощь рассудок. Подумаешь - мыши, сказала себе госпожа Лисицына. Совершенно безобидные зверьки. Понюхают и уйдут. Тут ей вспомнились крысы, нюхавшие городничего, и Полина Андреевна дополнительно утешила себя еще таким соображением: мыши - это вам не крысы, на людей не набрасываются, не кусаются. В сущности, это даже забавно. Они тоже отчаянно трусят, вон - еле ползут, будто лилипуты по связанному Гулливеру. С виска скатилась капля холодного пота. Самая храбрая мышь подобралась совсем близко. Глаза настолько свыклись с темнотой, что Полина Андреевна разглядела гостью во всех деталях, вплоть до короткого, обгрызенного хвостика. Гнусная тварь щекотнула усиками подбородок рационалистки, и рассудок немедленно капитулировал. Забившись всем телом, подавившись воплем, узница перекатилась обратно на середину трюма. От мышей это ее избавило, но зато снова намоталась рогожа. Лучше уж так, сказала себе Лисицына, прислушиваясь к бешеному стуку собственного сердца. Увы, не прошло и пяти минут, как по мешковине, прямо поверх лица, вновь зашуршали маленькие цепкие коготки. Полина Андреевна представила, что будет, когда та, куцехвостая, проберется внутрь куля, и быстро перекатилась обратно к стене. Лежала, втягивая ноздрями воздух. Ждала. И вскоре всё вновь повторилось: писк, потом осторожное шествие по груди. Снова перекатывание по полу. Через некоторое время образовалась рутина. Пленница сбрасывала с себя незваных гостей, то наматывая, то разматывая мешковину. Мыши, кажется, вош-ли во вкус этой увлекательной игры, и постепенно промежутки между их визитами делались короче. Полине Андреевне стало казаться, что она превратилась в поезд из арифметического задачника, следующий из пункта А в пункт Б и обратно с все более непродолжительными остановками. Когда наверху (то есть, надо думать, на палубе) раздались шаги, Лисицына не испугалась, а обрадовалась. Что угодно, только бы прекратился этот кошмарный вальс! Пришли двое: к тяжелой медвежьей походке, которую Полина Андреевна уже слышала раньше, прибавилась еще одна - легкая, цокающая. Загрохотал люк, и узница зажмурилась - так ярок ей показался сине-серый цвет ночи. Императрица Ханаанская Повелительный женский голос произнес: - А ну, покажи мне ее! У Полины Андреевны как раз была остановка в пункте Б., у стены, так что лицо ее было открыто, и она увидела, как сверху вниз спускается приставная лестница. По перекладинам каблуками вперед загрохотали здоровенные сапожищи, над ними колыхался подол черной рясы. Ослепительный свет керосинового фонаря заметался по потолку и стенам. Гигантская фигура, занявшая собой чуть не полтрюма, повернулась, и Лисицына узнала своего похитителя. Брат Иона, капитан парохода "Святой Василиск"! Монах поставил фонарь на пол и встал рядом с лежащей пленницей, сцепив пальцы на животе. Женщина, лица которой Полине Андреевне было не видно, присела у раскрытого люка на корточки - зашуршала тонкая ткань, и голос, теперь показавшийся странно знакомым, приказал: - Размотай ее, я ничего не вижу. |
