|
Ночью маниак пробрался в Прощальную часовню, где отец Иларий в одиночестве готовился к подвигу схимничества, молился и зашивал куколь. Свершилось убийство. И утром в черном саване к лодке вышел уже не старец, а преступник. Не знаю и даже не предполагаю, что за чудовищные фантазии владеют этим помраченным рассудком. Не намерен ли он умертвить и двух остальных схимников? Дойдя до этой мысли, я чуть было вновь не бросилась к Вам в комнату. Ведь речь шла о жизни людей, Вы бы меня извинили! Нужно немедля отправиться в скит и изобличить самозванца! Я уж даже взялась за ручку двери, но здесь меня охватило сомнение. А что если я ошибаюсь? Вдруг Лямпе на Окольнем острове нет, а я побужу Вас нарушить уединенность святого скита! Последствия такого кощунства будут ужасны. Ведь восемь столетий туда не ступала нога постороннего! Такого кощунства архиерею не простят. Вас растопчут, растерзают, осрамят - уж отец Виталий расстарается. Какая будет потеря для губернии! Да что губерния - для всей православной церкви! А с глупой любопытной бабы какой спрос? Ну, вышлют с позором на первом же пароходе, вот и вся кара. Поэтому я решила вот что. Сейчас заеду в город, переоденусь послушником. Потом отправлюсь на Постную косу, там привязана лодка брата Клеопы. Как стемнеет (а темнеет теперь рано), поплыву на Окольний - Бог даст, никто меня с берега не увидит. Проверю в скиту свое предположение, и назад. Если ошиблась - ничего страшного. Старцу Израилю не хватит всего Писания, чтобы наябедничать ново-араратским о моей неслыханной дерзости - по одному-то слову в день. Да они, тугодумы, еще и не сообразят. Очень может быть, что я вернусь еще до того, как Вы выйдете из комнаты Матвея Бенционовича, надеюсь, воскрешенного к жизни Божьей милостью и Вашим мудросердием. Не ругайте меня. Ваша дочь Пелагия. День последний. Вечер Последние строки письма Митрофаний читал, схватившись рукой за бороду, а когда окончил, заметался по комнате - кинулся к двери, остановился, повернулся к Бердичевскому. - Ай, беда, беда, Матвей! Ах, отчаянная голова, в скит отправилась! За меня, вишь, убоялась! Что в кощунстве обвинят! Не кощунства страшиться нужно, а того, что убьет он ее! - Кто убьет? Кого? - удивился Матвей Бенционович, с отвычки еще не очень хорошо соображавший, да и как было сообразить, если письма не читал? Преосвященный сунул ему письмо, а сам бросился к доктору: - Скорей, скорей туда! Что ему еще одно убийство! - Да кому "ему"? - Не мог взять в толк и Коровин. - Физику вашему, Лямпе! Он и есть Черный Монах, теперь доподлинно установлено! И убийца тоже он! На Окольней острове спрятался! А Пелагия, то бишь Лисицына, туда поплыла! Прямо в волчью пасть! Товарищ прокурора, не успевший как следует вчитаться в письмо, недоверчиво покачал головой: - Лямпе на Окольней острове? Что вы, отче, он вовсе не там! - А где? - обернулся Митрофаний. - Там, - махнул рукой Бердичевский вниз. - Под землей. Владыка так и замер. Неужто недолечил? Или снова бред начался? - То есть, я хочу сказать, в подвале, - пояснил Матвей Бенционович. - Он себе с некоторых пор еще одну лабораторию оборудовал. Там и работает. Я ему помогал вниз листы металлические носить, с крыши отодранные. Сергей Николаевич мне что-то про эманацию толковал, какие-то у него опасные опыты, да я ничего не понимал, в оцепенении был. |
