|
- Иногда из космоса. Но редко, а такой огромный никогда. Конечно, стальным напильником никак! Плотность двадцать два! Только алмазом. И с места никак. Пудов полтораста-двести. - Двести пудов платины! - ахнул товарищ прокурора. - Но это же огромная ценность! Почем унция платины? Сергей Николаевич пожал плечами. - Понятия. А ценности никакой. Одна опасность. За восемьсот лет пропенетрирован насквозь. Я обнаружил: лучи. - Он кивнул на колбу. - Проходят через всё. В точности как писал Тото. Про опыт с фотопластинкой. И Маша писала. Раньше. Коровин им письмо. Что я в сумасшедшем доме. Теперь не пишут. - Да-да, я читал про парижские опыты с радиевым излучением, - припомнил владыка. - Их проводил Антуан Беккерель, и еще супруги Кюри, Пьер и Мария. - Пьеро - малиновая голова, - отрезал Лямпе. - Неприятный. Mania зря. Лучше старой девой. А Тото Беккерель умный, голубой. Я же про них всё время: Маша и Тото. Игнорамусы! И Коровин! Хорош остров! На пристань ходил, смотрел в спектроскоп. Вдруг кто умный. Поможет. Объяснить им. У меня никак. Хорошо теперь вы. Поняли, да? Он смотрел на архиерея со страхом и надеждой. - Поняли? Митрофаний подошел к столу, осторожно взял колбу, стал смотреть на тускло поблескивающие опилки. - Значит, самородок заражен вредными лучами? - Насквозь. И вся пещера. Восемьсот лет! Если даже шестьсот, всё равно. Не остров - эшафот. - Сергей Николаевич схватил преосвященного за рукав рясы. - Вы для них начальство! Запретите! Чтоб никто! Ни один! А тех обратно! Если не поздно. Хотя нет, их поздно. Я слышал, недавно нового. Если в круглую не заходил, или недолго, то еще, может, можно. Спасти. Двоих прежних - нет. А этого еще возможно. Сколько он? Пять дней? Шесть? - Это он про нового схимника, насчет которого сестра Пелагия ошиблась, - пояснил озадаченно нахмурившемуся епископу Бердичевский. - Надо же, мне и в голову не приходило, что ваша монашка и госпожа Лисицына - одно лицо. - Я тебе про это после объясню, - смутился Митрофаний. - Понимаешь, Матвей, по монашескому уставу сие, конечно, вещь недопустимая, даже возмутительная, но... - Хватит глупости, - бесцеремонно дернул архиерея за рясу Лямпе. - Тех вывезти. Новых не пускать. Только меня. Сначала нужно экранирующий материал. Ищу. Пока ничего. Медь нет, сталь нет, жесть нет. Может, свинец. Или серебро. Вы умный. Я покажу. Он потянул владыку к столу, перелистнул тетрадку, начал водить пальцем по выкладкам и формулам. Митрофаний смотрел с интересом, а иногда даже кивал - то ли из вежливости, то ли и вправду что-то понимал. Бердичевский тоже заглянул, поверх узкого плеча Сергея Николаевича. Вздохнул. В жилетном кармане у него тренькнуло четыре раза. - Господи, владыко! - вскричал товарищ прокурора. - Четыре часа ночи! А Полины Андреевны, Пелагии, всё нет! Уж не случилось ли... Он поперхнулся и не закончил вопроса - так изменилось вдруг лицо Митрофания, исказившееся гримасой испуга и виноватости. Оттолкнув увлекательную тетрадку, владыка неблагостно подобрал рясу, с топотом бросился из подвала вверх по лестнице. Пещера В "Непорочной деве", куда Полина Андреевна заехала из клиники взять необходимые для экспедиции вещи, постоялицу ждала неприятность. Меры предосторожности, принятые для убережения опасного Лагранжева наследства от суелюбопытства прислуги, не помогли. Еще в вестибюле Лисицына заметила, что дежурная служительница смотрит на нее как-то странно - то ли с подозрением, то ли со страхом. |
