|
Это прибежали двое турецких солдат и с ним возница фуры, что доставила в Содом Якова Михайловича - зайцем. Загалдели что-то по-своему. Содомит им ответил с запинкой, успокоительным тоном. Не иначе, наврал, что не было тут никакой бабы, потому что один из солдат размахнулся и отвесил вознице оплеуху, да еще заругался. По-ихнему Яков Михайлович, конечно, не понимал, но догадаться было нетрудно: ах, мол, такой-рассякой шайтан, врешь невесть что, бегай из-за тебя по жаре. Солдаты ушли, всхлипывающий арап тоже, а чертов содомит всё торчал возле куста. Зачем-то трогал цветы и листья, сокрушенно качал головой. Ну же, черт тебя дери, время дорого! От нетерпения Яков Михайлович шевельнулся, из фуры просыпалась земля. Баба-мужик озадаченно оглянулся на повозку - показалось, что смотрит прямо в трубку, в самый глаз Якову Михайловичу. Тот мысленно предупредил, по-хорошему: отвернись, болван. Целее будешь. Нет, подошел. Встал так близко, что в дырку можно было рассмотреть лишь полбюста (ишь, ваты-то напихал) и руку с гладко выбритыми волосками. Лысая рука раскрыла ладонь, вовсе заслонившую обзор. - Это что за тряпка? - раздалось бормотание, и в следующую секунду Якова Михайловича дернули за рукав. Ну, пеняй на себя. Он ухватил дурня за запястье, резко выпрямился. Увидев, как из земли поднимается черный человек, старый извращенец выпучил глаза. Потом закатил их кверху и мягко повалился. В самом деле, как баба. В обморок бухнулся. Яков Михайлович наклонился над недвижным телом, соображая. Переломить шейный позвонок, да сунуть труп вон в ту большую кучу земли. День кончается, раньше завтрашнего утра ее не разроют, утром же мы будем далеко, на полпути к Иерусалиму. А вдруг все-таки разроют? Вон у них на башне гелиограф установлен. Дадут сигнал на заставу. Зачем рисковать? Яков Михайлович попрыгал, стряхивая налипшие комья. Аккуратно подобрал их, ссыпал обратно в фуру. Потом восстановил очертания земляного конуса, пригладил ладонями. Большим скачком, без разбега, сиганул на газон, чтоб не оставить в пыли следов. Оглянулся. Содомит по-прежнему лежал кулем. Ладно, пускай живет. Что он скажет? Что из-под земли вылез черный человек, а потом бесследно исчез? Да кто ему поверит? Он и сам себе не поверит. Решит, что на солнце перегрелся. Яков Михайлович подтянул шальвары и пружинистой, мускулистой побежкой затрусил по дороге вдогонку за садящимся солнцем. Для ритмичности дыхания приговаривал: - Ать-два, ать-два, что-за-сад, что-за-сад, ать-два, ать-два, что-за-сад, что-за-сад... Глотнул ртом вместо воздуха горячей пыли, заплевался. Ох, треклятая сторонка. Ничего, завтра вечером, похоже, конец. XIV ЭТЮД БЕРДИЧЕВСКОГО Старый знакомый "Дсс Долинин; чл. Совета Мин. вн. дел" - вот что было написано неровным, трудночитаемым почерком в графе "посетитель". - Действительный статский советник Долинин? - пробормотал Матвей Бердичевский, ероша свою золотисто-красноватую шевелюру. - Долинин?! - Так точно, - подтвердил надзиратель. - Их превосходительство был у нас с инспекцией. Удостоил беседой. Говорил, что надобно тюрьмы разделить: для подследственных одну, для закоренелых преступников другую, для мелких нарушителей третью. Составом арестантов изволил интересоваться. Ну, я ему и расскажи про жандармского офицера, грозу разбойников и нигилистов. Мол, вот до чего доводит невоздержанность в привычках. Их превосходительство пожелал самолично взглянуть. Изволил разговаривать с господином Рацевичем, не менее часа. Не надо больше никаких версий, со всей определенностью понял Бердичевский. Всё сходится, одно к одному, хоть еще не вполне ясно, каким именно образом. Покинув тюрьму, долго шагал по улицам, не видя ничего вокруг. |
