|
Он какими-то другими словами это сказал, менее складно, но смысл был именно такой, и Иродиада от неожиданности вздрогнула. По инерции попробовала пошутить: - Бесплоден - оттого что у нас не может произойти детей? А он серьезно так: и от этого тоже. Но не только. Мужчина - черная половинка души, женщина - белая. Знаешь, от чего возникает новая душа? Оттого, что из Божьего огня высекается маленькая искорка. А высекается она, когда две половинки души, белая и черная, тычутся друг в друга, пытаются понять, одно они целое или нет. Вам же, бедным, своей половины никогда не сыскать, потому что черное с черным не соединяется. Пропадет твоя полудуша, угаснет. Тяжкая это доля - вечное одиночество. Сколько ни тычьтесь друг в друга, искры не будет. Вот в чем беда-то: не в блуде тела, а в заблуждении души. Иродиада и забыла, что собиралась посмеяться над самозванцем. Какая, в сущности, разница, кто он таков на самом деле? Бродяга заговорил о том, что она чувствовала и сама, только не знала, как обозначить. Стала возражать. Разумеется, дело совсем не в телесном. Когда дурман запретности растаял и стало не нужно прятаться от общества, обнаружилось, что не так уж ей и нужны страстные соития с любимым. Важнее нежность, защищенность, каких никогда не познаешь с женщиной, потому что женщины другие. А тут не надо прикидываться, тебя понимают с полуслова, даже и вовсе без слов - вот что важно. Мы вместе, мы одинаковые. Никакого столкновения противоположностей, никакого раздира. Блаженство и покой. Втолковывала всё это чужому человеку, волнуясь и горячась, - вот как зацепили Иродиаду его речи. Тот слушал-слушал, потом грустно покачал головой и говорит: а искры все равно не будет. Нет искры - нет и Бога. Вчера Иродиада с ним не соглашалась, стояла на своем, а сегодня, когда лже-Мануйлы рядом уже не было, оброненные им слова - "вечное одиночество", "заблуждение души" - вдруг выплыли из памяти и прогнали музыку. Что-то Левушка всё больше времени проводит с Саломеей. Нет, это не ревность, а то самое, о чем говорил странник: страх одиночества. И Антиной дома почти не бывает - у него новые увлечения, новые друзья. Возможно, они ему не только друзья... А ведь всего месяц, как приехали сюда, в мужской рай. Говорят, семьи в Содоме долго не держатся. И что тогда останется? Не так мало, подбодрила себя Иродиада. Останутся танцы и сады. Кстати, о садах. Подошло время проведать пионы и мушмулу. Да и к розам заглянуть - не переусердствовал ли Джемаль с поливкой. Иродиада прогнала печальные мысли прочь. Надела невесомый хитон, обвязала волосы голубой лентой. Солнце еще палило вовсю, но с Аваримских гор уже веяло ветерком, обещавшим вечернюю прохладу. Прошла тенистой улочкой к Западным воротам, приветливо кивая встречным, а с некоторыми и целуясь. Все мысли теперь были только о саде. Перед вечерней зарей нужно будет разрыхлить клумбы, чтобы рассада подышала. Завтра из Хайфы должны доставить земляных червей. Тогда можно будет всерьез взяться за персиковую аллею. Через год-другой в Содоме будут такие сады, каких этот злосчастный край не видал и во времена Лота. Вот чему надо было посвятить жизнь! Не гимназистов латыни учить, а сады и цветники выращивать. В России растениям благодать. Там и воды сколько пожелаешь, и земля живая, не то что здесь. Впрочем, такого чернозема, какой доставляют сюда фурами, не найти и в России. Особой пропитки, больших денег стоит. Слава Богу, у мистера Сайруса денег много. За городской стеной походка Иродиады стала энергичной, деловитой. Позабыв о жаре, она обошла деревья, кусты, клумбы. Пожурила старшего садовника - так и есть, он поливал розовые кусты равномерно, а с восточной стороны, куда по ночам дует бриз, нужно бы поменьше. Джемаль слушал внимательно - знал, что у старого лути особый дар от Аллаха понимать жизнь растений, и относился к этому таланту с почтением. |
