Спать путешественнице пришлось на тощем тюфяке, умываться из таза, а роль ватерклозета исполнял медный горшок, очень похожий на лампу Аладдина.
Душевное благоговение, будучи субстанцией хрупкой и эфемерной, всех этих досадных неудобств не вынесло - съежилось, присыпалось пеплом, как головешка в погасшем костре. Монашка попробовала читать Библию, чтобы снова раздуть волшебную искорку, но не преуспела. Должно быть, мешало светское платье. В рясе сохранять блаженный трепет много легче.
А когда при умывании заглянула в зеркало, совсем расстроилась.
Вот тебе на! По переносице и щекам вылезли веснушки - явление, огорчительное для любой женщины, а уж для особы духовного звания и вовсе неприличное. А ведь, казалось, были начисто истреблены посредством ромашкового молочка и медовых притирок!
Пустыня из пустынь
Всю ночь несчастная госпожа Лисицына проворочалась на жестком ложе и рано утром, кое-как умывшись, заняла позицию у ворот в ожидании скорого прибытия возницы.
Прошел час, другой, третий. Салаха не было.
Солнце начинало припекать, и Полина Андреевна осязаемо чувствовала, как проклятые конопушки набирают цвет и густоту.
Явление православного туземца уже не казалось ей "чудесным знаком" - скорее подлой уловкой, которую Лукавый изобрел, чтобы отдалить прибытие паломницы в Божий Град.
Пока монахиня колебалась, ждать ли дальше или вернуться в порт, миновал полдень, а это означало, что иерусалимский дилижанс упущен.
Боясь, как бы не опоздать и на трехчасовой поезд, Пелагия, наконец, двинулась в сторону моря, но у первого же перекрестка остановилась. Куда поворачивать, вправо или влево?
Именно в эту минуту из-за угла выкатила вихлястая повозка с огромными колесами, прикрытая сверху куском выцветшего полотна. Спереди восседал коварный обманщик Салах, лениво помахивал кнутом над спинами двух костлявых лошаденок.
- Мой хантур, - гордо показал он на свой непрезентабельный экипаж. - Мои кони.
- Арабские? - не удержалась от язвительности Полина Андреевна, с обидой вспомнив свои вчерашние мечты о тонконогих аргамаках, которые понесут ее через горы и долины в самый главный город на всем Божьем свете.
- Конечно, арабские, - подтвердил мошенник, привязывая чемодан. - Здесь все кони арабские. Кроме тех, которые еврейские. Еврейские немножко лучше.
Но на этом злодейства Салаха не закончились.
Повозка повернула в центр Яффы и остановилась перед гостиницей "Европа" (оказывается, имелась здесь и такая - ночевать на полу было вовсе не обязательно!). Госпоже Лисицыной пришлось потесниться - на скамейку уселась американская пара: муж и жена. Они оказались не паломниками, а туристами: путешествовали по Holy Land <Святая Земля (англ.).>, снаряженные по всей науке агентства "Кук" - обильный багаж граждан Нового Света был навьючен на грязного, недокормленного верблюда.
- Я же заплатила пять рублей! - зашипела Полина Андреевна на Салаха. - Так нечестно!
- Ты худая, места много, вместе веселей, - беззаботно ответил сын Палестины, прикручивая уздечку горбатого прицепа к задку своей колымаги. - Mister, missus, we go Jerusalem! <Мистер, миссис, мы отправляемся в Иерусалим! (искаж. англ.)>
- Gorgeous! <Великолепно! (англ.)> - откликнулась на это известие "миссус", и караван тронулся в путь.
В знак протеста монахиня прикинулась, что не понимает по-английски, и прикрыла лицо платочком, но американцы не очень-то нуждались в собеседниках. Они были полны энергии, всему бурно радовались, то и дело щелкали маленьким фотографическим аппаратом, а слово "gorgeous" звучало из их уст не реже двух раз в минуту.
Когда повозка выехала на открытое пространство, пересеченное уходящей за горизонт шоссейной дорогой, туристы (очевидно, следуя куковскому наставлению) нацепили зеленые очки, что было очень даже неглупо - Полина Андреевна скоро это поняла. |