— И что он сказал? Где вы его встретили?

— На Аллее Третьего мая. Я шел с товарищами, Косецким и Шиманским.

Котович нетерпеливо махнул рукой.

— Это не важно! Что он сказал?

— Ничего. Мы с ним вообще не разговаривали. Он шел с какими-то незнакомыми людьми.

— С женщинами?

— Нет, с мужчинами. Кажется, их было двое. Я даже не знаю, заметил ли он нас. Скорее всего, нет. Вы ведь знаете, что творится по вечерам на Аллее Третьего мая. Сутолока, темень…

Котович уставился на него испытующим, сверлящим взглядом. Он был убежден, что от его взора не укроется никакая ложь и неискренность. Но этот мальчик, без сомнения, говорил правду. Его открытое, смелое лицо, светлые волосы, подкупающая простота и непосредственность, с какой он держался, — все в нем говорило о свойственной молодости чистосердечности и правдивости.

Котович вздохнул тяжело и оперся на палку.

— И куда он запропастился, черт возьми! Столько времени прошло! Загулял, это ясно. Но с такими деньгами!

— Не огорчайтесь, — сердечно успокоил его Шреттер. — Никуда он не денется.

— Надеюсь. Но вопрос в том, когда он явится? Я обещал в первой половине дня вернуть деньги. А Котович всегда держит свое слово, понимаете, дорогой? Что теперь делать?

— Да, конечно, — посочувствовал Шреттер, — он не должен был так поступать.

— Вы согласны со мной?

— Я обязательно ему скажу при встрече пару теплых слов.

Котович посмотрел на него растроганно и крепко пожал руку.

— Спасибо вам. Сердечно благодарю.

Шреттер засмеялся, показав белые ровные зубы.

— Не за что! Мы всегда говорим друг другу правду в глаза.

— Ах, молодость, молодость! — Котович снова вздохнул и встал. — Все-таки вы меня немного успокоили, дорогой друг. Огорчили, но одновременно и успокоили. А теперь всего доброго. Поклонитесь от меня родителям и передайте мои извинения за такой ранний визит.

А Януша в самом деле проберите хорошенько. Шляться бог знает где с такими деньгами…

Не успел Юрек закрыть за ним дверь, как из кухни выглянула тетя Феля.

— Ну что, Юрек? — прошептала она. — Кто это?

— Это ко мне, — резко ответил он.

Войдя в комнату, он задумался и машинально потянулся за сигаретой. Но тотчас же отдернул руку. В открытое окно он видел, как Котович медленно шел по двору, сгорбившись и опираясь на палку. Когда он исчез в воротах, Шреттер вынул из портфеля дневник и, подумав немного, стал писать, отступая от недоконченной фразы.

«Неожиданный разговор со старым шутом К. сошел благополучно, но с одной оговоркой: ни к чему было в самом начале упоминать о том, что у нас маленькая квартира. Я даже сказал «к сожалению». Это недопустимо. Нет, мне вовсе не стыдно. На это плевать. Но я подал старому идиоту повод для сочувствия. Отвратительно. Жалость унижает человека».

Фелек Шиманский жил возле рынка, на четвертом этаже старого каменного дома. Шреттеру лень было лезть наверх по крутой, отвесной лестнице, и он решил сперва заглянуть во двор. Двор был темный, тесный, и воняло там давно не чищенной помойкой. Шреттер свистнул. В ту же минуту в открытом окне верхнего этажа показался голый до пояса Фелек с полотенцем через плечо.

— Привет! — крикнул он. — Сейчас спущусь.

Шреттер вышел за ворота. Улица была пустынна. Ни одного прохожего. По другой стороне улицы тянулась низкая кирпичная стена. За ней цвели каштаны. У стены четверо маленьких оборванцев играли в «орлянку» и отчаянно спорили. С рынка доносились из репродукторов залихватские плясовые мотивы.

Не прошло и трех минут, как Фелек уже был внизу.