— Лежи! — крикнул Шреттер. — Привет! Что это ты вздумал болеть?

Марцин молча смотрел на друзей.

— Садитесь, — прошептал он наконец.

— Ничего, — пробормотал Фелек, — постоим.

Руки у него потели все сильней, и он то и дело вытирал их о штаны. Шреттер придвинул стул к постели и сел.

— Садись! — бросил он Фелеку и, больше не обращая на него внимания, обратился к Марцину: — Главное — не огорчайся, старина, — ласково сказал он своим звонким голосом. — Это еще ничего не значит. Полежишь, отдохнешь — и все будет хорошо. К лету наверняка выздоровеешь.

Марцин не спускал с него горящих глаз, потом зашевелил губами, и Шреттер, заметив это, наклонился к нему.

— Лучше не разговаривай. Тебе нельзя утомляться.

Марцин покачал головой.

— Что вы сделали с ним? — прошептал он.

Фелек неспокойно заерзал на стуле. Воцарилось молчание.

— Не думай об этом, — наконец спокойно сказал Шреттер. — Это ваше дело. Все в порядке.

Марцин опустил веки. С закрытыми глазами он был похож на покойника. Грудь его почти не подымалась. Через закрытые окна отчетливо слышалось, как голуби стучали клювами по подоконнику. Над кроватью Марцина висела большая олеография: святой Христофор, несущий младенца Иисуса. Эта безвкусная мазня на минуту приковала взгляд Шреттера.

— Заснул, — понизив голос, сказал Фелек.

Но Марцин не спал. Он открыл глаза н посмотрел сначала на Шреттера, потом на Фелека.

— Я хочу знать, что вы с ним сделали?

Шреттер пожал плечам».

— Зачем тебе? Я уже сказал, ято это нате дело.

— И мое тоже.

Марцин судорожно вцепился руками в одеяло и хотел сесть, но сил не хватило, и он опять упал на подушки. Некоторое время он лежал, не шевелясь.

— Я хочу знать, — повторял он чуть слышно. — Только это.

Фелек не выдержал.

— Ну, скажи, Юрек! Жалко тебе, что ли? Если хочет человек…

Тот сидел, задумавшись.

— Юрек!

Шреттер вдруг выпрямился.

— Нет! — твердо сказал он и встал. — Пошли. Держись, Марцин, все будет хорошо. Мы еще зайдем через несколько дней.

Глаза у Марцина опять закрылись. Наклонясь над ним, Фелек неловко пожал бессильно лежавшую на одеяле руку.

— Будь здоров, Марцян.

— Не приходите больше, — прошептал больной.

Он сказал это Фелеку, но стоявший рядом Шреттер расслышал.

— Как хочешь, — холодно сказал он. — Ну, будь молодцом.

Мать ждала их в дверях кухни. Когда они вышли из комнаты, она впилась в них тревожным, испытующим взглядом.

— Ну, как вы его нашли?

— Не волнуйтесь, — сказал Шреттер. — Ослаб очень, но так всегда после этого бывает. Выкарабкается.

Она стояла, прижав к груди руки и устремив измученные глаза на Шреттера, словно желая обрести надежду в его юном, приветливом, пышущем здоровьем лице.

— Вы думаете? Дай-то бог! Ведь если я его потеряю…

— Об этом даже не думайте.

Ее душили слезы, и она только кивнула.

— Пошли? — буркнул Фелек.

Но Шреттер полез в карман и, вытащив две пятисотенные бумажки, протянул Богуцкой.

— Возьмите, пожалуйста, — сказал он сердечно. — На докторов и на лекарства.

— Что это? — испуганно взглянула она на деньги.

— Деньги. Возьмите. У нас с Марцином свои счеты.

Она колебалась.