Она колебалась.

— Право, не знаю, можно ли мне…

— Конечно, можно! Только Марцину пока ничего не говорите. Сочтемся, когда поправится. Сейчас не нужно ему этим голову морочить.

Она была растрогана.

— Спасибо вам, милые.

Но тут из комнаты послышался слабый голос Марцина. Шреттер хотел попрощаться, но Богуцкая его удержала:

— Обождите минуточку, я только загляну к нему.

Она сразу же вернулась и кивнула Шреттеру.

— Он зовет вас.

— Меня?

— На одну минутку.

В дверях Шреттера встретил взгляд Марцина. Он подошел к кровати.

— Я слушаю тебя.

Марцин сделал знак рукой, чтобы он подошел поближе.

— Ты дал матери деньги?

Юрек не знал, что ответить.

— Дал?

— Ну дал, что из этого? Перестань устраивать истерики.

Марцин ничего не ответил, только поднял голову и крикнул:

— Мама!

Она немедленно прибежала.

— Что, сынок? Ты меня звал?

— Мама, те деньги, ты знаешь, какие…

Богуцкая растерялась.

— Какие деньги, сынок?

— Ты знаешь, мама. Пожалуйста, отдай их… положи на стол-

Она стояла в растерянности, не зная, что делать. Марцин поднял голову.

— Мама!

Она взглянула на Шреттера, словно ища у него поддержки, но он смотрел в пол. Помедлив немного, она вынула из-под фартука деньги и положила на стол. Марцин, не спускавший с нее напряженного взгляда, откинулся на подушки.

— Спасибо, мама. А теперь выйди, пожалуйста.

Когда она вышла, Шреттера взорвало:

— Что ты вытворяешь? Совсем спятил! Ведь деньги на лечение нужны.

— Я не желаю брать эти деньги.

По лбу у него струился пот, глаза ввалились еще глубже, и, казалось, он был бледнее, чем раньше.

— Забери их…

— Как хочешь, — пробормотал Шреттер.

Он сунул деньги в карман и уже повернулся к двери, когда услышал голос Марцина.

— Юрек!

— Что?

Он не расслышал, а скорей догадался, что тот просит наклониться к нему. Поборов брезгливость, он исполнил его просьбу.

— Не сердись на меня, Юрек. Я ничего не могу с собой поделать. Я в тебя так верил, ты был моим лучшим другом…

Он задохнулся и закрыл глаза. Но через секунду опять открыл их.

— Юрек!

Шреттер стоял безучастно, неподвижно, с равнодушным видом.

— Чего тебе?

— Я не хочу, чтобы тебя мучила совесть из-за меня…

— Меня? Обо мне можешь не беспокоиться.

— Поверь, после всего, что произошло, мне не хочется жить.

— Да? Ну, это твое дело. Это все, что ты хотел мне сказать?

— Все.

— Тогда пока. Не падай духом.

Он повернулся и вышел из комнаты. Когда они, торопливо попрощавшись с Богуцкой, очутились на лестнице, Фелек спросил вполголоса:

— Чего ему от тебя нужно было?

— Так, ерунда.

И Шреттер быстро, не глядя на Фелека, сбежал вниз по ступенькам. Фелек догнал его уже на улице.

— Елки-палки! — проворчал он, отирая платком пот со лба и шеи. — Ну и дела! Мокрый, как мышь.

Шреттер молча шел большими шагами, засунув руки в карманы брюк и насвистывая что-то себе под нос. Они пробирались сквозь ольшаник по узенькой тропке, бежавшей то вверх, то вниз по дикому берегу Сренявы. Здесь было тенисто и сыро. Дорожка в нескольких местах еще не просохла после вчерашней грозы. В прибрежных кустах громко щебетали птицы. На другом берегу купались мальчишки. Крича и толкаясь, они влезали на раскидистую иву и прыгали оттуда в воду.