— И, ударив себя кулаком в грудь, хочешь спокойно наслаждаться любовью, да?

Хелмицкий опустил голову.

— Анджей, — тихо произнес он, — разве ты не понимаешь, что человек может измениться?

— Понимаю. Но существует нечто неизменное, о чем ты начисто забыл.

— Дисциплина?

— Нет. Честь.

— Честь, вопреки здравому смыслу?

— Не будь смешным. И оставь эти громкие слова. Мы с тобой не какие-нибудь романтические слюнтяи. При чем тут здравый смысл? Что ты под этим подразумеваешь? Подумай сам, когда ты бываешь самим собой? Вот ты сказал, что изменился. Позавчера ты был другим человеком. Через неделю снова переменишься. Когда же ты верен себе, своему здравому смыслу, вчера или сегодня? Или по очереди? Нет, старик, так дело не пойдет. Верность — она помимо нас. Ты забываешь, что ты много лет был в наших рядах и сейчас еще с нами. Вот что надо принимать в расчет. Человек верен себе, когда он верен долгу. Вот что такое честь. Понял? А изменился ты или нет, это никого не касается.

Хелмицкий сидел, понурившись, зажав между коленями сплетенные пальцы, и слушал.

— Итак, что же я должен делать? — спросил он глухим, усталым голосом.

— Во-первых, взять себя в руки и не распускаться. Во-вторых…

— Знаю. И дался тебе этот человек…

— Дело не в нем, глупый. Но приказ есть приказ. И вопрос стоит так: или ты его выполнишь, или я зго сделаю за тебя.

Мацек выпрямился.

— Ты?

— Конечно. А ты как думал? Ведь я с самого начала хотел взять все на себя. Вспомни-ка, как было дело? Разве ты не просил, чтобы это тебе поручили и чтобы я переговорил с Флорианом?

Из соседней комнаты кто-то вышел в коридор. Хлопнула дверь, и повернулся ключ в замке.

Анджей прислушался.

— Он?

— Кажется.

— Ушел?

— Наверно.

— Его охраняют?

— Не знаю. Я ведь тебе говорил, что он пришел недавно.

— А что он завтра делает, не знаешь?

Мацек медленным, усталым движением провел рукой по лбу.

— В десять похороны… хоронят тех двоих…

— Кого?

— Ну, этих! Не знаешь, что ли?

— Ах, вон что! Хорошо. А потом?

— Не знаю.

Анджей разозлился.

— Как ты, собственно, себе все это представляешь? Где, когда? Знаешь, Мацек, мне не хочется называть вещи своими именами. Зачем тогда было браться? А с Кацпаром ты виделся?

Хелмицкий в первый момент не мог сообразить, кого он имел в виду.

— С каким Кацпаром?

— Не знаешь Кацпара?

— А-а! Этот парнишка из госбезопасности? Нет, не виделся.

— Небось далее не пытался?

И, сунув руки в карманы брюк, Анджей с раздражением начал ходить по комнате.

— Кто эта девушка? — спросил он вдруг.

— Не важно.

— Она знает про тебя?

— Догадывается.

— И что?

— Ничего.

Анджей пожал плечами.

— Мог бы, по крайней мере, объяснить по-человечески.

— Зачем? Ты сам сказал, что это мое личное дело. Наступило молчание. Анджей ходил по комнате.

Вдруг Хелмицкий встал.

— Ну, хорошо!

Анджей остановился перед ним.

— Что хорошо?

— Я все сделаю.

— Завтра?

— Да.

— Каким образом?

— Это тебя не касается. Помощники мне не нужны. Справлюсь один.

— На ура?

— Не волнуйся. Не напортачу. Мне жизнь дорога, так что можешь быть спокоен. Но на этом — точка!

Анджей пристально посмотрел на него и, не говоря ни слова, повернулся к нему спиной и подошел к окну.