Щука посмотрел на часы. Калицкий заметил это.

— Который час?

— Скоро двенадцать. Пора идти. Тебе далеко?

— Нет. Меня подвезут на машине.

— Ну, до свидания. Держись.

— Ты тоже.

Они обменялись рукопожатиями, избегая смотреть друг другу в глаза. Калицкий помедлил немного, словно хотел что-то сказать, но промолчал и, кивнув головой, медленным шагом, выпрямившись, пошел к выходу. Щука проводил его взглядом до самой двери и, когда Калицкий скрылся за ней, вспомнил, что оба, прощаясь, ни словом не обмолвились о назначенной на вторник встрече. «Тем лучше», — подумал он.

Кристина пошевелилась. Он почувствовал на щеке прикосновение ее волос.

— Я думал, ты спишь, — тихо сказал он.

— Нет.

Он приподнялся на локте. У нее глаза были открыты. Влажные и теплые, они казались еще больше в темноте. Волосы отливали мягким золотистым блеском. Она лежала тихо, не дыша.

Мацек тоже не двигался. Все это казалось ему нереальным. Темнота вне времени и пространства. Тишина. Покой, в котором было что-то от необъятной и воздушной невесомости сна. И звездное небо за окном. Но прежде всего — это тело, которое он держал в объятиях. Он угадывал в темноте его слабые очертания. Он овладел им раньше, чем успел узнать. Но оно не было чужим. Оно было словно ласковая, застывшая в его руках волна света и теней. Достаточно чуть шевельнуть пальцем, чтобы ощутить шелковистую кожу, чтобы эти полупризрачные тени и свет вновь обрели живую телесную форму. Но он даже такого движения не делал. Неповторимая эта минута наполняла его величайшим покоем, о каком он раньше не подозревал, не догадывался даже отдаленно. Со многими девушками он лежал вот так, как с ней. Но те мимолетные связи вклинивались между более важными делами и быстро рвались, не оставляя почти никаких воспоминаний. Та любовь была вульгарной, торопливой, требовательной и кончалась вместе с физическим удовлетворением. А здесь не было конца. Он и не думал о нем. Это не нужно было. Он ничего не желал, кроме того, что было сейчас. Вчерашний день, завтрашний перестали существовать для него. Рядом с его грудью мерно билось сердце Кристины. И он всем своим существом вслушивался в это невидимое биение. В конце концов он потерял представление, чье сердце бьется: его или ее. Непривычное волнение вдруг захлестнуло его, сердце переполнила огромная нежность, от которой перехватило дыхание. Он подумал, что надо это выразить словами, сказать ей, что он сейчас чувствует. Но слова куда-то пропали. И, склонившись над Кристиной, он осторожно и очень нежно, словно боясь спугнуть тишину и покой, стал целовать ее волосы, виски, щеки. Ни одну девушку он никогда еще так не целовал. Даже не представлял себе, что такое возможно. Странное чувство овладело им: будто эти поцелуи, легкие, как воздух, помогают ему найти в темноте не только Кристину, но и самого себя. Захотелось шепнуть: «Дорогая, любимая…»— но застенчивость помешала это вымолвить.

Кристина тоже лежала с открытыми глазами и молчала. Она задумалась, и, казалось, ее мысли были далеко. Она смотрела в нависшую над ней темноту. О чем она думает? Что чувствует в эту минуту?

Мацек обнял ее крепче.

— Устала?

Она покачала головой. Он лег и закрыл глаза. В полной темноте тело Кристины казалось еще ближе. Всем существом впивал он его тепло и покой. И все время чувствовал, как рядом бьется ее сердце. Постепенно он утратил представление о времени. Это могло длиться мгновение, могло и целую вечность. Вдруг счастье, в которое он погружался, которое его заливало, потрясло его с такой силой, что он испугался и, открыв глаза, приподнялся на локте.