Этот час, промелькнувший как короткий миг, не связанный ни с прошлым, ни с будущим, был за пределами его жизни. И вдруг все снова нахлынуло на него. Вот Щука открыл окно. И снова наступила тишина. Наверное, он стоял у окна. Потом опять послышались шаги и стук отодвигаемого стула.
— Ужасно все слышно, — прошептала Кристина.
— Да. Что ты делаешь завтра?
— Завтра?
— Вернее, сегодня. Ведь уже за полночь.
— Вечером, как всегда, буду в баре.
— А днем?
— Ничего. Путятыцкие пригласили меня обедать.
— Ах, эти? Они твои родственники?
— Седьмая вода на киселе. Мы с ними в родстве через Фреда Тележинского. Собственно говоря, я познакомилась с ними сегодня, а заодно и с тобой по всем правилам хорошего тона.
— У меня был очень смешной вид?
— Немножко. Но это только я заметила. Зачем ты к ним подсел?
— А ты не догадываешься?
— Глупенький, — прошептала она.
За стеной ходил Щука. Взад и вперед. Упорно, по одной линии — взад-вперед. Примерно посредине комнаты под его тяжелыми шагами каждый раз скрипела половица. Мацек старался не прислушиваться к этим звукам. Он зажмурил глаза, крепче обнял Кристину, чтобы забыться и не ощущать ничего, кроме нежных прикосновений ее пальцев. Вдруг ее рука замерла. На левом боку, под ребрами, у него был большой шероховатый шрам.
— Что это?
— Это? Так, пустяки! Рана.
— Ты был ранен?
— Да, что-то в этом роде.
— Когда?
— Еще до восстания. Попал в переделку.
— Как тебя звали дома?
— Дома? По-разному. Отец — Мацей, мать и брат — Мацек.
— А товарищи?
— Мацек.
Он почувствовал, что она улыбнулась.
— Ты чего смеешься?
— Так просто, вспомнила, что отец, когда я была маленькая, звал меня Тиной.
— Тина, — повторил он нежно. — Красиво.
Он осторожно поцеловал ее в губы. Влажные и теплые, они податливо раскрылись. Он прижался к ним крепче, с такой страстью, будто в этом поцелуе жаждал не только выразить свои чувства, но обрести спасение, верную и единственную защиту. Но сквозь шум пульсирующей крови он слышал за стеной шаги — взад-вперед, взад-вперед, а перед закрытыми глазами, в кромешной тьме, как призрак, стоял Щука, каким он запомнил его, когда тот, ссутулившись и тяжело опираясь на палку, поднимался по лестнице. Что ему сделал этот человек? Почему он должен его убить? Убить. Впервые это слово зазвучало для него тревожно и грозно. Он столько раз убивал! Что могло быть проще! Жизнь и смерть ходили бок о бок. Гибли враги, гибли друзья. Жизнь и тех и других висела на волоске. А смерть бесследно улетучивалась из памяти. Но вот в четырех стенах своей комнаты-одиночки, перед тем как лечь спать, одиноко ходит чужой человек, неожиданно ставший ему близким. Этот незнакомый человек еще живет, двигается, у него какие-то планы, желания, надежды, своя жизнь. Есть ли у него родные? Что ему дорого в жизни? Кто его ждет? Кто любит — женщина, друг?
Им овладела нервная дрожь. Он поднял голову. Губы, только что целовавшие Кристину, пересохли и одеревенели.
— Ты пойдешь к ним обедать? — сдавленным голосом спросил он.
Она не сразу поняла, о чем он говорит.
— Обедать?
— Ну, к этим…
— Ах, вот что! Почему ты вдруг вспомнил об этом?
— Пойдешь?
— Еще не знаю.
— Не ходи! — умоляюще прошептал он.
Она молчала.
— Не ходи. Давай проведем этот день вместе. Вдвоем…
— Что?
— Ты ведь понимаешь, о чем я…
Глаза у него блестели, черные волосы упали на лоб. |