Изменить размер шрифта - +
Этот час, промелькнувший как короткий миг, не связанный ни с прошлым, ни с будущим, был за пределами его жизни. И вдруг все снова нахлынуло на него. Вот Щука открыл окно. И снова наступила тишина. Наверное, он стоял у окна. Потом опять послышались шаги и стук отодвигаемого стула.

— Ужасно все слышно, — прошептала Кристина.

— Да. Что ты делаешь завтра?

— Завтра?

— Вернее, сегодня. Ведь уже за полночь.

— Вечером, как всегда, буду в баре.

— А днем?

— Ничего. Путятыцкие пригласили меня обедать.

— Ах, эти? Они твои родственники?

— Седьмая вода на киселе. Мы с ними в родстве через Фреда Тележинского. Собственно говоря, я познакомилась с ними сегодня, а заодно и с тобой по всем правилам хорошего тона.

— У меня был очень смешной вид?

— Немножко. Но это только я заметила. Зачем ты к ним подсел?

— А ты не догадываешься?

— Глупенький, — прошептала она.

За стеной ходил Щука. Взад и вперед. Упорно, по одной линии — взад-вперед. Примерно посредине комнаты под его тяжелыми шагами каждый раз скрипела половица. Мацек старался не прислушиваться к этим звукам. Он зажмурил глаза, крепче обнял Кристину, чтобы забыться и не ощущать ничего, кроме нежных прикосновений ее пальцев. Вдруг ее рука замерла. На левом боку, под ребрами, у него был большой шероховатый шрам.

— Что это?

— Это? Так, пустяки! Рана.

— Ты был ранен?

— Да, что-то в этом роде.

— Когда?

— Еще до восстания. Попал в переделку.

— Как тебя звали дома?

— Дома? По-разному. Отец — Мацей, мать и брат — Мацек.

— А товарищи?

— Мацек.

Он почувствовал, что она улыбнулась.

— Ты чего смеешься?

— Так просто, вспомнила, что отец, когда я была маленькая, звал меня Тиной.

— Тина, — повторил он нежно. — Красиво.

Он осторожно поцеловал ее в губы. Влажные и теплые, они податливо раскрылись. Он прижался к ним крепче, с такой страстью, будто в этом поцелуе жаждал не только выразить свои чувства, но обрести спасение, верную и единственную защиту. Но сквозь шум пульсирующей крови он слышал за стеной шаги — взад-вперед, взад-вперед, а перед закрытыми глазами, в кромешной тьме, как призрак, стоял Щука, каким он запомнил его, когда тот, ссутулившись и тяжело опираясь на палку, поднимался по лестнице. Что ему сделал этот человек? Почему он должен его убить? Убить. Впервые это слово зазвучало для него тревожно и грозно. Он столько раз убивал! Что могло быть проще! Жизнь и смерть ходили бок о бок. Гибли враги, гибли друзья. Жизнь и тех и других висела на волоске. А смерть бесследно улетучивалась из памяти. Но вот в четырех стенах своей комнаты-одиночки, перед тем как лечь спать, одиноко ходит чужой человек, неожиданно ставший ему близким. Этот незнакомый человек еще живет, двигается, у него какие-то планы, желания, надежды, своя жизнь. Есть ли у него родные? Что ему дорого в жизни? Кто его ждет? Кто любит — женщина, друг?

Им овладела нервная дрожь. Он поднял голову. Губы, только что целовавшие Кристину, пересохли и одеревенели.

— Ты пойдешь к ним обедать? — сдавленным голосом спросил он.

Она не сразу поняла, о чем он говорит.

— Обедать?

— Ну, к этим…

— Ах, вот что! Почему ты вдруг вспомнил об этом?

— Пойдешь?

— Еще не знаю.

— Не ходи! — умоляюще прошептал он.

Она молчала.

— Не ходи. Давай проведем этот день вместе. Вдвоем…

— Что?

— Ты ведь понимаешь, о чем я…

Глаза у него блестели, черные волосы упали на лоб.

Быстрый переход