Изменить размер шрифта - +
Даже если частник будет доказывать, что он раньше ездил на этой машине и представляет ее законного владельца. А когда всплывет информация, что этот самый частник вместе с машиной прежде находился на службе у мафии и участвовал в расхищении продовольствия, ловить ему станет совсем нечего.

Так что прав был все‑таки директор ГАП‑13 Балуев: дальнобойщик Саня Караваев теперь никто. Бомж на колесах. И лучше ему молчать в тряпочку, а то как бы чего не вышло.

Автопоезд, дымя выхлопными газами, укатил вперед, а пешая колонна из солдат и арестантов потянулась следом. Прапорщик, правда, связался на всякий случай с начальством и доложил мнение медика и свое собственное — о том, что лучше бы организовать пеший переход завтра рано утром. Но начальство приказало беспрекословно подчиняться директору, который наделен чрезвычайными полномочиями — и колонне пришлось стартовать в самую жару.

Все завидовали вольнонаемным, которые в полном составе уехали в кузове фуры, в автобусе и в газике директора. Но солдаты помнили про положение устава насчет тягот и лишений, а сетования арестантов решительно пресек конвой — в том духе, что не надо водку пьянствовать и беспорядки нарушать, и тогда вас тоже будут возить на машине.

Куртка Жанны Аржановой была застегнута на одну пуговицу где‑то в районе пупка, но ей все равно было жарко, и она даже обратилась к конвоиру‑дзержинцу, который дал ей попить воды из пластиковой бутылки:

— Не пойму, как вы ходите в этом все время.

— В чем в этом? — спросил конвоир, встревоженно оглядев свое обмундирование.

— В носках, в ботинках, в штанах и в куртке. Свариться же можно. Консервы: «Человек разумный в собственном поту».

— А ты сними, — посоветовал дзержинец, имея в виду прежде всего куртку, которая с самого начала не давала покоя всем мужчинам в колонне. Все видели, что под нею ничего нет, но никак не могли толком разглядеть то, что там все‑таки есть.

— Боюсь, это вызовет нездоровую реакцию, — покачала головой Жанна, скосив глаза почему‑то на пожилого небритого синяка бомжеватого вида.

Судя по его возрасту и внешности, как раз его Жанна могла опасаться меньше всего. Он уже давно пропил свою мужскую силу и забыл, как выглядит женщина вблизи.

Но почувствовав внимание к себе, синяк оживился и решил включиться в разговор.

— Слышь, а за что тебя к нам? — поинтересовался он у Жанны.

— Я — борец за свободу, — ответила Жанна, и синяк вытаращил на нее глаза.

— Она вчера выпустила всех зверей из зоопарка, — пояснил начальник конвоя, который слышал весь разговор и был осведомлен о преступлении гражданки Аржановой и ряда других административно арестованных.

— А зачем? — спросил какой‑то молодой парень с подбитым глазом и рассеченной бровью.

— А вот тебе, например, нравится в камере сидеть? — поинтересовалась у него Жанна.

— Кому ж понравится, — пожал плечами побитый.

— Вот и зверям тоже не нравится. Понял?

— Так они же звери, а мы — люди, — не согласился с Жанной побитый. — Может, ты еще скажешь, мясо не надо есть? — неожиданно добавил он, демонстрируя хорошее чувство логики.

Тут на него накинулась другая девчонка из арестанток, невзрачная и плохо одетая, но агрессивная крайне. Она доказывала, что есть мясо животного — это все равно что питаться человечиной, а когда парень с подбитым глазом с нею не согласился, попыталась подбить ему и второй глаз для равновесия — но не дотянулась, потому что была примерно вдвое ниже ростом.

Жанна и конвоир с трудом их разняли, и Девственница попыталась урезонить спорщиков одним простым соображением:

— Мяса все равно нет и в ближайшее время не предвидится.

Быстрый переход