Две гориллы, которых было трудно отличить друг от друга — разве что по костюмам (у одного «Адидас», а у другого — «Пума») — ухмыльнулись так, что Балуев понял: дальнобойщик совершенно прав.

— И руки они ради тебя марать не станут. Я слыхал — ты заказать меня хотел. Так вот, лучше забудь.

— Уже забыл. Что дальше? — вставил слово Балуев.

— А то, что мне надоело копаться в земле. И на базу гонять за бесплатно тоже надоело. Почему Димыч возит левый груз и получает долю, а я нет?

— Потому что ему я доверяю, а тебе нет. Ты на меня в обиде. Возьмешь да и заложишь меня вместе с левым грузом.

— Я тебя скорее заложу, если останусь без доли. А если я что‑то буду иметь с твоих дел, то мне тебя закладывать неинтересно, — И, оглянувшись на Дарью, которая ждала на улице, добавил: — Считай, что это отступное за мою бабу.

— А бабу ты мне отдашь?

— Ага, разбежался. Отступное — за обиду. Не знаю, что у вас там было, но обиделась она здорово. И я тоже.

На том и порешили. Балуев, конечно, артачился, но Саня посидел с братками за бутылкой у костра, объяснил им ситуацию, и те сказали — мол, все правильно. По понятиям. И платить отступное Балуев должен из своей доли, а не из транспортных расходов.

Так что инцидент был исчерпан, но капитан Шорохов все равно потребовал с Балуева взятку за сокрытие этой истории. А то ведь закрытое дело никогда не поздно снова открыть.

Взятки хватило как раз на две дачи. Для Шорохова огород копали его подчиненные в свободное от работы время, а девушки героически трудились сами. Им помогал только влюбленный дзержинец Леша Григораш, хотя Жанна честно предупредила его о своих требованиях к мужчинам, а Юлька наедине поделилась с ним своей мыслью о лесбийских наклонностях подруги.

— А как она относится к любви втроем? — немедленно спросил Григораш.

— Плохо относится, — разочаровала его Юлька. — И не вздумай заговорить с ней на эту тему. Этим ты только убедишь ее, что все мужчины по натуре своей — грязные животные, и ты ничем не лучше остальных.

Леша послушался доброго совета и продолжал дарить Жанне цветы, копать грядки и строить дом. Последнее он бы в одиночку не потянул, но к этому делу присоединился сам капитан Шорохов. Он вообще‑то предлагал Юльке или даже обеим девчонкам жить в том доме, который солдаты строили на его поляне, но тут из города явились Женька и Вера, и Юлька поставила ультиматум:

— Я, конечно, буду жить в твоем доме, но ты за это должен поставить дом для моих подруг.

И, будучи не в силах отказать любимой женщине, начальник режима окончательно впал в злоупотребления. Он стал использовать солдат, подчиненных ему по службе, на строительстве жилья для посторонних лиц, незаконно осваивающих земельный участок, приобретенный путем самозахвата.

Солдаты, правда, не особенно роптали. У них была компенсация. Жанна и Женька нередко появлялись на публике топлесс, и хотя это зрелище из‑за близости табора стало в 13‑м сельхозлагере привычным, красота обеих девушек никого не оставляла равнодушными.

Больше того, Женька охотно оказывала знаки внимания отдельным бойцам трудового фронта — хотя одновременно устраивала с Жанной такие лесбийские шоу, что все просто диву давались. Но иногда девчонки переигрывали, и бойцы никак не могли понять — прикол это, или между ними на самом деле любовь. И если любовь, то как к этому относиться.

А Жанна тем временем в очередной раз сменила привычки и наряды и напоминала теперь то ли какую‑то тропическую крестьянку, то ли цыганку из фильма «Табор уходит в небо».