Все это казалось мне мало убедительным и вероятным,

и я ему постоянно говорил:

— То, да не то!

На что Олигер отвечал своим любимым изречением.

— Полюби нас черненькими, а беленькими-то нас вся

кий полюбит.

Постепенно, из споров, бесед, обмена мнений, у нас

стала вырисовываться известная концепция. Она сложи

лась в результате многих влияний, но главными из них

были: бунтарство Стеньки Разина, культ «героев», про

пагандировавшийся тогда народническим идеологом

Н. К. Михайловским, и аристократическое презрение

к «толпе», столь ярко выраженное у Байрона. Выводы, к

которым мы пришли, были мрачны и фантастичны.

— Мир должен быть очищен огнем! — со свойственной

ему горячностью восклицал Олигер.

— От старой жизни не должно остаться камня на кам

не! — вторил ему я.

И затем мы оба начинали усердно рыться в истории,

выискивая великих «героев», в свое время пронесшихся

грозой над миром. Атилла, Чингис-хан, Тамерлан, Напо

леон вдохновляли наше воображение.

— Мне страшно импонирует Наполеон,— как-то сказал

я Олигеру. — Это колоссальная фигура!

И в дополнение я с чувством продекламировал «Воз

душный корабль» Лермонтова и «Два гренадера» Гейне.

Оба эти стихотворения в то время производили на меня

сильнейшее впечатление.

Однажды в начале 1901 года я пришел к Олигеру и,

вытащив из кармана несколько мелко исписанных листоч

ков, повелительно сказал:

— Слушай!

И затем с некоторым волнением я прочитал ему напи

санное мной накануне стихотворение в прозе под загла

вием «Я хочу быть великой грозою». Здесь была ярко из

ложена вся наша тогдашняя философия. Начиналась моя

фантазия с того, что «великий дух предстал предо мною»

и, как водится в подобных случаях, весьма кстати спро

сил меня, чего я желаю? Желаю ли я стать великим по

этом, или великим мудрецом, или великим музыкантом,

скульптором, художником? Дух обещал исполнить всякое

мое желание. Но я отвечал:

— Я не хочу быть ни певцом, ни мудрецом, ни музы-

кантом, ни художником, ни скульптором, — я хочу быть ве

ликой грозою старого напорченного мира! Я хочу быть

мстителем за кровь, за слезы, за боль и обиды тысяч по

колений, я хочу быть грозным вождем всех униженных и

оскорбленных земли! Я не хочу любви,—я хочу ненависти!

«Великий дух» омрачился, услышав мое желание, и об

ратился ко мне с просьбой подумать хорошенько прежде,

чем решать окончательно. Но так как я настаивал на сво

ем желании, то «великий дух» сказал:

— Хорошо, я исполню твою волю.

И вот я стал «великой грозою». Толпы народа тесни

лись вокруг меня, знамена развевались в воздухе, мечи

сверкали, города горели, поля опустошались, кровь лилась

бесконечным потоком, и глубокая ночь освещалась заре

вом старого мира. Бурным, всеуничтожающим потоком

прошли мы шар земной от края До края и смели с лица

земли грандиозное здание старой, лживой и затхлой жиз

ни. А миллионные толпы оглушительно кричали:

— Слава нашему великому вождю! Слава ему вовеки!

Но, когда гроза, наконец, промчалась и «настало время

творить и созидать», люди приступили ко мне и стали

спрашивать:

— Скажи нам, вождь, что же нам теперь делать?

Но в ответ я молчал.