да, но он хочет итти к своей цели иным путем. Он беско

нечно верит в свои силы и готов принести на алтарь

борьбы величайшие жертвы, покой, комфорт, успех,

любовь, самую жизнь. Лео в одном месте говорит:

«Вы, мирные добродетельные люди, свивайте себе теп

лые гнездышки на безопасных утесах на берегу океана, а

мне оставьте океан, который, к сожалению, не безгра

ничен».

Лео опять встречается с Сильвией. На этот раз между

ними загорается сильная любовь. Сильвия верит в Лео и

оказывает ему всяческую поддержку. План Лео сначала

состоит в том, чтобы убедить «прогрессистскую» буржуа

зию в необходимости опереться на рабочих в борьбе про

тив феодализма, но это ему не удается. Тогда Лео круто

поворачивает фронт и пытается убедить короля в важности

привлечь на свою сторону рабочих для борьбы с буржуаз

ной оппозицией. Используя красоту Сильвии, через тетуш

ку Сарру, состоявшую при дворе, Лео проникает к королю

и развивает пред ним свои идеи. Король играет с Лео, дает

ему денег для выкупа тухгеймских фабрик у Зонненштейна,

дарит ему роскошную виллу, но отказывается назначить

новое правительство, готовое проводить социальные рефор

мы. Лео создает на тухгеймских фабриках ассоциацию ра

бочих, дело не клеится, ассоциация не в состоянии конку

рировать с капиталистическими предприятиями и стоит на

кануне краха. Лео пытается спасти ассоциацию, заложив

подаренную ему королем виллу ростовщику. Жертвуя лю

бовью Сильвии, он хочет жениться на дочери одного ге

нерала, для того чтобы укрепить свои связи с придворной

средой и усилить свое влияние на короля. Но все вокруг

начинает рушиться. Ассоциация рабочих окончательно вы

летает в трубу, ее члены в отчаянии сжигают фабрику, ко

роль умирает, Сильвия топится, а упавший духом, разоча

рованный Лео кончает жизнь на услужливо подстроенной

автором дуэли.

Не подлежит сомнению, что роман Шпильгагена, кото

рый сам был прусским прогрессистом, является либерально-

обывательской карикатурой на Лассаля. Он был опублико

ван в Германии вскоре после смерти последнего, в конце

60-х годов прошлого века. И когда лет десять спустя

после Кирилловки, уже будучи сознательным марксистом,

я перечитал «Один в поле не воин» еще раз, он поразил

меня глубоко проникающим его духом мещанства. Мне

было скучно и нудно пробегать длиннейшие рассуждения

его героев и патетические списания их, не понятных мне,

страданий.

Но тогда, в то памятное лето в Кирилловне, все было

совсем иначе. Пичужка не зря сказала, что у нее «голова

идет кругом». Наплыв новых образов, мыслей, впечатлений,

вызванный романом Шпильгагена, был так велик, что мы

несколько дней не могли притти в себя. Точно пред наши

ми глазами поднялась какая-то завеса и пред нашим взо

ром открылись какие-то дальние, широкие горизонты—еще

не ясные, туманные, но бесконечно заманчивые и интерес

ные. Впервые я читал картины революции, впервые я видел

механизм западноевропейской политики (хотя бы и в пло

хоньком прусском издании), впервые я узнавал о наличии

партий, парламента, министерств, впервые я слышал о ра

бочем вопросе и рабочих ассоциациях. Отрицательные чер

ты романа—его прогрессистский дух, его полное извраще

ние учения Лассаля — мне тогда не были заметны. Зато

широкое полотно европейской жизни — такой свежей, сво

бодной, сознательной по сравнению с условиями царской

России—очаровывало меня, будило в моем сознании новые

мысли, новые чувства.