га студенты приехали в Омск с целой кучей самых сен

сационных рассказов и привезли с собой вновь сочиненную

в столице песенку, припев которой гласил:

Нагаечка, нагаечка,

Нагаечка моя!

А помнишь ли, нагаечка,

Восьмое февраля?

Петербургская демонстрация, конечно, стала предметом

горячего обсуждения в нашем кружке, причем особенно

волновался по этому поводу Олигер. Разумеется, все мы

сочувствовали студентам и возмущались поведением цар

ского правительства, однако никаких продуманных полити

ческих выводов мы еще не в состоянии были сделать. Мы

чувствовали только, что откуда-то издалека, из столицы,

на нас пахнуло струей свежего воздуха и что это должно

иметь какое-то практическое отражение и в нашей привыч

ной омской жизни.

Однажды в начале марта, после очередного собрания

нашего кружка, мы возвращались втроем — я, Олигер и

Гоголев. Олигер был в каком-то особенно приподнятом на

строении и вдруг ни с того, ни с сего воскликнул:

— Непременно нужно выпустить прокламацию!

Я не знал, что значит прокламация, но считал нелов

ким обнаруживать свое невежество. Поэтому я сделал

умный вид и ответил:

— Что ж, давай выпустим!

Гоголев знал еще меньше меня, но, конечно, поспешил

присоединиться к большинству.

Олигер пришел в чрезвычайный восторг и предложил

не откладывать дела в долгий ящик. Он зазвал нас с Го

голевым к себе домой, и все мы трое спешно приступили

к «выпуску прокламации», или, точнее, Олигер командо

вал, а мы с Гоголевым исполняли его приказания. С не

обычайной быстротой сам Олигер набросал текст «прокла

мации». Я сейчас не могу восстановить ее точного содер-

жания, но помню, что выдержана она была в довольно

высокопарных выражениях, грозила «страшной расправой»

всем «кровавым собакам, пьющим народную кровь» и при

зывала граждан г. Омска «проснуться и взять в руки ду

бину покрепче». Мы с Гоголевым не знали, что сказать

по поводу произведения Олигера, но, в конце концов, ре

шили, что возражать нечего: очевидно, все «прокламации»

так пишутся. Олигер должен это лучше знать. Автор же

«прокламации», составив текст, долго мусолил карандаш

во рту и все придумывал, как бы подписать свое произве

дение. Не найдя, видимо, ничего более подходящего, он

вдруг выхватил карандаш изо рта и размашистым почер

ком поставил под текстом «прокламации» коротенькое

слово: «Мы».

Теперь надо было «прокламацию» размножить. Олигер

сбегал в военную аптеку, которой управлял его отец, и

тайком притащил оттуда небольшой гектограф с чернилами.

«Прокламация» была быстро переписана печатными бук

вами (чтобы не узнали почерка) при помощи гектографи

ческих чернил и затем отпечатана в количестве полусотни

экземпляров. Я в первый раз в жизни имел дело с гек

тографом, и работа на нем мне очень понравилась. В даль-

нейшей жизни эта гимназическая учеба мне весьма приго

дилась. Затем был сварен мучной клейстер, и мы стали

обсуждать, как лучше организовать расклейку нашего

произведения. Решено было так: каждый берет с собой

стакан клейстеру с кисточкой и пачку «прокламаций», и

все мы отправляемся в различные части города для рас

клейки. По окончании своей миссии вся тройка вновь

собирается у Олигера для обмена сообщениями о резуль

татах.