Билл Уолтерс слушал психиатра с каменным выражением лица. Ему было сорок четыре года, и он был самым молодым членом кабинета. Это был жесткий и блестящий адвокат из Калифорнии, специализировавшийся на делах корпораций. Джон Кормэк пригласил его в Вашингтон в качестве Генерального прокурора, чтобы использовать его талант в борьбе с организованной преступностью, большая часть которой ныне прячется за фасадами корпораций. Те, кто восхищался им, признавали, что он может быть безжалостным во имя верховенства закона, а его враги, а он обрел их немало, боялись его настойчивости.

Он обладал приятной внешностью, носил костюмы для более молодых людей и всегда был аккуратно причесан. Но за внешним шармом могли скрываться холодность и бесчувственность, составляющие его внутреннюю суть. Те, кто имел с ним дело, замечали, что единственным признаком того, что он входил в суть дела, было то, что он переставал моргать. И его немигающий взгляд мог сильно действовать на нервы. Когда доктор Армитейдж вышел из комнаты, Уолтерс первым нарушил молчание.

– Может так случится, джентльмены, что нам придется серьезно подумать о Двадцать пятой.

Все они знали об этом, но он первый упомянул о возможности ее применения. Согласно Двадцать пятой поправке вице‑президент и большинство Кабинета могут в письменном виде известить президента, минуя сенат и спикера палаты представителей, о том, что они считают, что президент больше не в состоянии исполнять свои обязанности, налагаемые на него высокой должностью. Об этом говорится в Разделе 4 Двадцать пятой поправки.

– Вы явно выучили ее наизусть, Билл, – резко сказал Оделл.

– Не горячитесь, Майкл, Билл всего лишь упомянул об этом, – сказал Джим Дональдсон.

– Он скорее уйдет в отставку, – заявил Оделл.

– Да, – сказал Уолтерс мягко, – по причине здоровья и с полным пониманием и благодарностью всей страны. Возможно, нам придется сообщить ему об этом. Вот и все.

– Но, надеюсь, не сейчас, – заявил Стэннард.

– Правильно, правильно, – поддержал его Рид. – Еще есть время. Горе наверняка пройдет, он поправится и станет таким, каким он был прежде.

– А если нет? – спросил Уолтерс.

Его немигающий взгляд окинул всех, сидевших в комнате. Майкл Оделл резко встал. В свое время он участвовал во многих политических схватках, но холодность Уолтерса ему никогда не нравилась. Тот никогда не пил и, судя по его жене, занимался любовью сугубо по расписанию.

– Хорошо, мы будем следить за этим, – сказал он, – Теперь, однако, отложим решение этого вопроса. Вы согласны, джентльмены?

Все кивнули в знак согласия и встали. Они отложат рассмотрение вопроса о применении Двадцать пятой поправки по крайней мере на некоторое время.

* * *

Это было сочетание земель в Нижней Саксонии и Вестфалии, знаменитых своей пшеницей и ячменем, простиравшихся к северу и востоку, а также кристально чистой водой расположенных неподалеку холмов, что сделало Дортмунд городом пива. Еще в 1293 году король Нассау Адольф дал гражданам небольшого городка на юге Вестфалии право варить пиво.

Стальная промышленность, страхование, банки и торговля пришли позже.

Но основой всего было пиво, и в течение столетий жители Дортмунда сами выпивали большую его часть. Промышленная революция середины и конца девятнадцатого века добавила третий ингредиент к зерну и воде – жаждущих рабочих фабрик, выраставших как грибы вдоль долины Рура. В начале долины, откуда можно было видеть на юго‑западе высокие трубы Эссена, Дуйсбурга и Дюссельдорфа, стоял город, как бы между зерновыми прериями и клиентами. Отцы города воспользовались таким положением, и Дортмунд стал пивной столицей Европы.

Всем пивным делом заправляли семь гигантских пивоварен: «Бринкхоф», «Кронен», «ДАБ», «Штифте», «Риттер», «Тир» и «Моритц».