Короче говоря — я хотел всем дать понять, что случайно наткнулся на заброшенный исследовательский центр. Как это было с Андреем Апостолом. Эту легенду я и озвучил, нагло присвоив себе историю о преследовании раненого медведя, что и вывел меня к холму, в чьей вершине вдруг блеснуло темное стекло…

История получилась занятная, я добавил немало ярких подробностей, чтобы получилась настоящая эпопея с преследованием, где жертва хочет уйти любой ценой, а впавший в азарт преследователь забыл о расстоянии и опасности. И история старикам слушателям зашла — настолько, что потом они, прихватив с собой еще один поразительный «сувенир», разбрелись по огромному залу Холла, где их тут же окружили группки жадных слушателей.

Переданным им «сувениром» был тот самый плоский ящичек с прозрачной крышкой — с пришпиленными мелкими созданиями, что мутировали в здешних кровожадных чудовищ. Я не видел причины скрывать эту информацию. Тем более что среди здешних стариков могут оказаться люди с соответствующим академическим образованием, которые смогут выдвинуть несколько интересных теорий.

Моя находка заставляла серьезно задуматься.

Ясно, что это что-то вроде мутации. Звери изменились не только в размерах — преобразились пасти, глаза, кожный и волосяной покров, они приспособились к здешним суровым погодным условиям, научились жить в глубоком снегу и находить в нем добычу.

И отсюда вопрос — мутация пассивно естественная? Или это осознанно направленное извне воздействие?

Я не спец, но размышлял так — в зонах наших техногенных катастроф, где происходила утечка жесткой радиации, впоследствии рождалось много мутантов — рыбы, амфибии, млекопитающие. Но там больше нежизнеспособного уродства, чем реальных и тем более полезных мутаций. И там все эти мутационные изменения происходили сами собой так сказать.

А вот здесь как? Это просто пассивное влияние Столпа? Или же сам Столп все же попытался создать себе что-то вроде… армии? Марионеток?

Я склонялся ко второй версии — Столп сотворил все со здешней фауной специально. Медузоподобный исполин пытался что-то создать намеренно. Эту свою версию я озвучил только Андрею Апостолу, но тот беззлобно рассмеялся и парировал:

— Глупости это! Само собой случилось все. А если и специально страшила наш ледяной что и мудрил… где толк от его начинаний, Охотник? Вот скажи мне — где толк?

— Толк? — переспросил я.

— Он самый. С каждого дела польза должна быть. Ну увеличил он вот здешних червей дождевых и сусликов пугливых. Обратил их в тварей страшенных. И каков результат сей инициативы похвальной? — как любил говаривать мой старый начальник. Черви ползают, медведи тоже ползают, стрекозы кровожадные летают. Все? Вот и весь толк?

— Мы живы — ответил я и улыбнулся, когда на меня уставился крайне озадаченный Апостол.

Пожевав губами, старательно наморщив лоб, он несколько минут сверлил взглядом содержимое лежащего перед ним плоского ящика с «исходным материалом» для мутаций и, разведя руками, наконец признался:

— Вот не понял я. Мы живы? Это сидельцы которые?

— Верно.

— Да эти твари нас жрут! Знаешь же эти истории мерзкие, Охотник! Отбыл ты чудом весь сорокалетний срок и очутился вдруг в снежной пустоши со всем нажитым добром — если умен был и копить умеешь — и тут раз! И ты в пасти вылезшего из сугроба медведя! Вот и кончилась пенсия! И неудивительно — Столп отплачивает нам за то, что мы жалим его выстрелами из тюремных крестов!

— Нет — качнул я головой — Я не согласен.