— Как-как?

— Я взял аналогию «розы ветров». Видимо ошибочно… в старые времена преступник оказывался в месте, откуда следы лыж ведут в разные места. Это делалось специально.

— Чтобы он не мог выйти по следам к спасению. Чтобы у него не было путеводной нити.

— Да. В наши времена их доставляют по воздуху. Следов не остается. Но ему указывают направление один раз. Поэтому в старые времена следы специально путались, скрещивались и разбегались. Им нельзя было верить, этим обманчивым линиям на снегу и льду.

— И каковы расстояния?

— Они разные. Зависит от…

— Я понял. Зависит от тяжести преступления. И какова дистанция за убийство?

— Нет-нет… не все так просто, Охотник. Нет фиксированной дистанции за то или иное преступление. Когда преступник выбирает «ледяной забег», по его делу назначается… сход? Совет?

— Комиссия? Новый суд?

— Да… да… собираются важные люди, что снова изучают его судебное дело. Кого он убил, по какой причине, какого возраста и пола была жертва, случилось ли к примеру изнасилование и была ли смерть жертвы быстрой или долгой и мучительной…

— Хм… То есть убивший ребенка гад…

— У него почти не будет шанса спастись.

— Почти?

— Нельзя оставить даже такого за тысячу километров от жилых мест, одетого только в тонкую куртку и рваную шапку… понимаешь? Шанс должен быть всегда. Но иногда шанс этот призрачен… он столь же призрачен как у нас здесь — каковы были наши шансы отсидеть все сорок лет в тюремном кресте и не умереть от болезни, не быть сбитыми Столпом…

— Понимаю — кивнул я и допил чай — Хорошо. Снабженный тем или иным снаряжением и пропитанием преступник оказывается брошенным в снегах. И дальше все зависит только от его стойкости и силы воли. Он должен пройти весь путь и если не сумеет — умрет так и никто не придет его спасать.

— Все так, Охотник. Ты понял правильно. Это всегда очень долгая и тяжелая дорога. И пока он идет по ней — он может подумать о своих грехах, он может вспомнить лицо убитого им и раскаяться…

— И как часто им это удается? Выйти живыми в теплые места.

— Редко. Очень редко. И на это мало кто решается.

— Даже приговоренные к смерти?

— У нас убивают мгновенно и безболезненно. Секунда — и ты мертв. И у нас не предупреждают о времени смерти. Тебя казнят прямо в твоей же одиночной камере.

— Вот ты ел кашу… и вот ты уже лежишь головой на столе, так ничего и не успев понять?

— Да. Мучительное ожидание… и все же милосердная молниеносная смерть.

— Я понял — медленно кивнул я — Понял… но причем тут я?

— А ты бы попытался? Решился бы?

С помощью закрепленного передо мной зеркала заглянув в глаза сидящего позади старика, я ответил:

— Да. Даже если бы меня выгнали в снега голым и босым — я бы предпочел это, а не внезапную смерть за тюремным завтраком.

— Ты силен душой, Охотник.

— Но я так и не понял… Проводник? Соединяющий души?

— Сейчас ты все поймешь. Мы… не все… но многие из нас считают, что это как… «ледяной забег». Понимаешь? Нас сюда сослали искупать грехи. Это лишь символично… акт веры… а может просто попытка придать смысла этому злобному безумию, что исковеркало наши жизни…

— Ты очень хорошо знаешь наш язык.