|
Если могу я, то могут и другие». Что лишь честные, искренние люди могут заниматься наведением порядка, и то когда сами они абсолютно не грешны. Вот, например, сомнительный, правда, в историческом смысле, пример, но сделаем поправку на время, — так вот, например, аскет Торквемада пользовался необычайным уважением и авторитетом как великий инквизитор — он был почти святой, и то, что мы сейчас его осуждаем, так это развитие науки только, но порядок в то время могли создавать вот такие, как он, бескорыстные и честные люди, и это был порядок, который создал в то время всеобщий покой, отдельные случайно пострадавшие погоды не делают. Ночью, в думах, стало мне ясно, что нужен порядок и в больнице. Если мог и могу я ни о чем не просить никого, то почему остальные не могут. В конце концов, если и попадет под суд один из таких, таскающих из больницы себе не принадлежащее, другой уже не посмеет это сделать.
Комиссия наша поймала-таки буквально за руку буфетчицу-санитарку, уносившую домой полкилограмма сахара и буханку хлеба черного, принадлежавших больнице. Мы отдали ее под суд. Я не знаю, чем все это кончилось, ибо это уже не моя прерогатива, не мой интерес, — этим занимаются органы, предназначенные для этого. 1971 г.
НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ
Кто это придумал, что хирурги режут? Хирург — портной! Вот уже три часа, как я шью, шью. Крою и шью. Наверное, на резание в чистом виде ушло минуты полторы. И часа два с половиной чистого шитья. И так всегда. Мы в основном шьем и мало режем. Да и вообще у этой больной не резание главное. Она поступила с диагнозом — рак. Резать! Но у больной диабет. Диабет — это не просто сахара много в крови, в моче. При диабете плохо заживают ткани. Для меня сейчас это главное. Рак — резать! Диабет — ? А после операции сахар может неудержимо нарастать, нарастать. Человека сжигает сахарная буря. Потеря сознания... Диабетическая кома! Смерть. А может быть наоборот. Даешь инсулина слишком много — сахар совсем исчезает. И без сахара... опять потеря сознания. Другая кома. Бессахарная кома! Смерть. Надо позвать специалиста. — У больной некомпенсирующийся диабет. Оперировать нельзя. — У нее рак. Другого выхода нет. — Слишком большой риск. А каков объем операции? — Да кто ж его знает! Думаю, что в лучшем случае — велик. — Ну что ж. Готовьте ее. Может, скомпенсируете. Тогда идите на риск. Риск! Кто будет рисковать? Мне рассказывал товарищ про одного больного, который долго не соглашался на операцию. У него был гнойный аппендицит, ему становилось все хуже и хуже. В конце концов его уговорили. После операции, перед выпиской, он подошел к моему товарищу — тот его оперировал: — Доктор, я баптист. — С кем не бывает. Но ведь все равно надо было оперироваться. Дело-то шло к худому. — Я и сам вижу. Но мы против боли. Против насилия. Против операции. Грех это. Великий грех. Грех вам предлагать. Грех вам людей резать. Большой мой грех, что согласился. — Но ведь вы бы умерли! — Ну что ж. Значит, такова воля божья была бы. Кто не допустил смерти? Вы. Пошли вы против господней воли? Или выполняли его предначертания? Не знаю. Но только большой вы грех взяли на себя. И, по-видимому, каждый день берете? — Этот грех каждый день беру. Да вот видите, не жалею. — Молиться, доктор, за вас я буду. Творите вы, может, и хорошее, да божий промысел вам неведом. Большой ваш грех каждодневный буду я замаливать с нынешнего дня. — И ушел. Ну, что-то вроде компенсации наступило. Смотрели все вместе: хирурги, анестезиологи, эндокринолог-диабетчик, терапевты. Самая трудная задача анестезиологам. |
