- Но это же простой старый рабочий стол.

- Так… сколько вы за него хотите?

Он посмотрел на мою тележку, на которую только что помог мне водрузить комод. Посмотрел на двадцать фунтов, которые я только что заплатил ему, посмотрел на мои ношеные-переношеные джинсы и безрукавку и сказал добродушно:

- Нет, парень, не могу тебя грабить. И кроме того, погляди, у него все ножки внизу изъедены.

- Я мог бы еще двадцатку предложить, - сказал я нерешительно. - Но это и все, что у меня с собой.

Пришлось долго его убеждать, и в конце он согласился принять от меня пятнадцать фунтов. А потом еще качал головой, повторяя, что мне лучше бы заняться учебой, пока я окончательно не разорился. Но я отчистил стол, заново отполировал прекрасную крышку из орехового дерева и продал его через две недели дилеру, которого знал со времен «Сотбис», за двести семьдесят фунтов.

С этой выручкой, значительно увеличившей мои сбережения, я открыл первый магазин, и удача никогда ко мне спиной не поворачивалась; когда через двенадцать лет я продал дело американскому синдикату, это уже была целая сеть из одиннадцати магазинов, сияющих, чистых, полных сокровищ.

Некоторое время спустя в сентиментальном порыве я отыскал тот испанский стол и выкупил его. Затем нашел того человека из гаража, он занимался мелким ремонтом, и дал ему двести фунтов, чем чуть не довел его до разрыва сердца. Вот почему я считал, что только у меня есть полное право класть ноги на ту дорогую столешницу.

- Откуда у тебя эти ушибы? - спросила Джилли, идя на кровати в запасной комнате и глядя, как я раздеваюсь.

Я покосился на россыпь розовато-лиловых пятен.

- На меня напала многоножка. Она рассмеялась:

- Ты безнадежен.

- И мне надо вернуться в Ньюмаркет завтра к семи утра.

- Тогда не трать попусту время. Уже полночь.

Я устроился сбоку, мы лежали рядом раздетые и дружно разгадывали кроссворд в «Таймс».

Это всегда доставляло нам удовольствие. К тому времени, как выключить свет, мы расслаблялись, забывали дневные заботы и поворачивались друг к другу, чтобы заняться тем, что составляло часть наших отношений, но не все целиком.

- Я очень люблю тебя, - сказала Джилли. - Хочешь верь, хочешь нет.

- О, я верю тебе, - скромно ответил я. - Хотя тысячи других не стали бы.

- Прекрати кусать меня за ухо. Мне это не нравится.

- В книгах сказано, что ухо главная эрогенная зона, как шоссе А1.

- В книгах пишут всякую ерунду.

- Мило.

- А дурацкие публикации о женском либидо, типа «Миф о вагинальном оргазме», - форменный вздор, какой же это «миф»?

- Предполагалось, что у нас не открытое заседание, - заметил я. - Предполагалось, что мы на закрытом заседании, посвященном пылкой страсти.

- Ну что ж… если ты настаиваешь.

Она поудобнее устроилась в моих объятиях.

- Хочешь, скажу тебе кое-что? - прошептала она.

- Если это жизненно важно.

- Номер четыре по вертикали не галлюцинация, а галлюциноген.

Я вздрогнул:

- Большое спасибо.

- Подумала, что тебе захочется узнать.

Я поцеловал ее в шею и положил руку на живот.

- И тогда это будет не буква «ц», а буква «г» в двадцатом по горизонтали, - сказала она.

- Стигма?

- Старый ты умник.

- Все выложила?

- М-м-м.

Немного погодя она сказала:

- Тебе в самом деле отвратительна мысль о зеленых шторах с пронзительно-розовыми полосами?

- Не хочешь ли просто сосредоточиться на происходящем в данный момент?

Я ощущал, как она улыбается в темноте.

- Хорошо, - согласилась она. И сосредоточилась.

Джилли разбудила меня, точно как будильник: в пять утра.