– Именно! – развел руками Родин. – Сочинил том собственной биографии. Солидный такой кирпич, страниц на пятьсот. «Моя жизнь и мой бизнес» называется. Теперь нам дано указание раскрутить этот эпохальный труд до уровня бестселлера. Открыть, значит, широкую рекламную кампанию. Но чтобы все рецензии были не рекламными, а аналитическими. Солидными, без дешевых восторгов и гитарного перебора. Понимаешь?

– Пока не очень, – признался я. – Вы, по-моему, и не такое барахло раскручивали. И разве не ты, например, в какой-то статье называл нашего Изюмова русским Боккаччо?…

– Было дело, – с конфузливым видом покивал Слава. – Черт попутал. Плюс деньги-франки нужны были позарез… Но только книга Иринархова – дело совсем иное. Здесь все обстоит гораздо хуже.

– Что же, интересно, может быть хуже Изюмова? – полюбопытствовал я. – Разве что надписи на стенах мужских сортиров.

Родин перегнулся через стол и шепнул мне почти в самое ухо:

– Иринархов страшнее. Нет там, конечно, никакой похабщины, как у Фердика Изюмова. Там все чинно-благородно. Родился, учился, делал деньги. Почти как Карнеги или Яккока. Или сам Генри Форд… Улавливаешь?

– Не улавливаю, – ответил я не без раздражения. Терпеть не могу этот родинский конспиративный шепот, эти его тонкие намеки на толстые обстоятельства. Мало мне, что ли, казаков-разбойников?

– Ну и дурак, – тем же шепотом отозвался Слава. – Там все вранье. ВСЕ. Понимаешь, старик? Кроме года рождения, все остальное сплошная подтасовка. Я ради интереса проверил несколько фактов из книги. Не сходится. Он вообще человек ниоткуда. Ты хоть знаешь, КАКИМ бизнесом занимался господин Иринархов до 1992 года?

Я помотал головой.

– Правильно, – торжествующим шепотом согласился Родин. – И я не знаю. Зато я точно знаю, что вовсе не текстилем, как он пишет.

– Ты хочешь сказать, что господин Иринархов – из воров в законе? – спросил я, тоже машинально понизив голос. – Этого и следовало ожидать…

– Нет-нет, – помотал головой Слава. – Тут ты как раз ошибаешься. Я специально копнул в архивах МВД…

– Ну, и?…

– Ни одной судимости, – строго сказал Родин. – Ни единой. Четырежды против него открывали дело и четырежды закрывали. Не было улик. Его даже не арестовывали ни разу.

– Валюта? – предположил я. – Золото, наркотики? Подпольные цеха?

На лице у Славы возникла обиженная гримаса. Будто он проглотил какую-то гадость, вроде живой каракатицы, и уже не может сплюнуть.

– Ах, если бы… – пробормотал он. – Нет, это тебе не Рокотов. Убийства, мон шер. В духе Джека-Потрошителя. Двенадцать жертв, мужчин и женщин. Колотые и резаные раны. И никаких тебе свидетелей. И против Виталия Авдеевича никаких прямых улик. Косвенные – не в счет… Кстати, в книге, естественно, и следа нет всех этих подозрений. Ни полслова о тех уголовных делах. Даже в городах, где были найдены трупы, наш писатель сроду не был…

Я ошеломленно потряс головой, пытаясь сосредоточиться.

– Но ведь подозрения – не факт, – проговорил я. – Мало ли кто кого в чем подозревал.

– Не факт, – подтвердил Родин. – Вполне возможно, господин Иринархов чист, как младенец. И биографию себе придумал просто ради поэтического удовольствия. Как Черубина де Габриак. Только я почему-то никак не могу себя заставить взяться за раскрутку тома его великих мемуаров. Пусть за это берется кто-нибудь с более крепкими нервами.