– Не эти, черт бы тебя побрал! О Господи…

Он видел только спину жены, ее блестящие, как шелк, черные волосы, спадающие на белый атласный халат, но уже по тому, как она стоит, понял, что Хиллари не в духе.

– Идиотка, я же тебе сказала – соболь, норковое пальто и черно‑бурую лису… – Она повернулась и увидела Ника, их глаза встретились. Последовала пауза.

Он не раз просил жену не кричать на прислугу, но она поступала так всю жизнь, и ей трудно было изменить привычки. Хиллари исполнилось всего двадцать восемь, но она уже была до кончиков ногтей светской дамой с тщательно причесанными волосами, ухоженным лицом и длинными красными ногтями. Даже в халате она выглядела шикарно.

– Привет, Ник. – И глаза и слова были холодными; она подставила мужу щеку для поцелуя и снова повернулась к горничной. На этот раз она не повышала голос, но тон оставался столь же резким. – Будьте любезны вернуться и принести мне то, что я просила.

– Слишком уж ты сурова с бедняжкой, – сказал Ник с мягким укором.

Хиллари слышала это тысячи раз, и ей было совершенно наплевать. Он со всеми добрый, кроме нее. Он разбил ей жизнь, но получил то, что заслужил. Ник Бернхам всегда добивается своего, но только не с ней. «Не выйдет!» – говорила она себе снова и снова. Хватит одного раза. Все эти девять лет она заставляла его расплачиваться за то, что случилось тогда. Ведь если бы не Ник, жила бы она сейчас в Бостоне возможно, даже вышла бы замуж за того испанского графа, что был от нее без ума, когда она начала выезжать в свет. Графиня… Как звучит! Графиня…

– Ты, наверное, устала, Хил. – Ник ласково погладил ее по голове и заглянул в глаза, но не нашел там ответного тепла.

– Конечно. Кто, как ты думаешь, укладывает вещи?

«Служанки», – едва не ответил он, но вовремя прикусил язык. Она ведь наверняка считает, что все делает сама.

– Боже, я уже упаковала твои вещи, одежду Джона, потом столовое белье, простыни, одеяла, тарелки… – Ее голос становился все громче и пронзительнее. Ник отошел и опустился в кресло в стиле Людовика XV.

– Ты же знаешь, я могу уложить свои вещи сам. И я уже говорил тебе, что в Париже есть все необходимое. Совсем не нужно тащить туда наши простыни и тарелки.

– Не будь ослом. Один Бог знает, кто там спал в этих постелях.

Он едва не сказал, что те, кто там спал, ничуть не хуже тех, с кем спит она, но решил проявить благоразумие. Он молча наблюдал, как снова вошла маленькая горничная, притащив на этот раз то, что требовалось: две собольи шубы, одну норковую и жакет из черно‑бурой лисы, который Хиллари получила в подарок на Рождество Бог знает от кого. Известно только, что не от него. Соболь и норка – это его подарки, а вот происхождение лисы – загадка. Хотя он предполагал, что это подарок одного сукина сына по имени Райан Хэллоуэй.

– На что это ты уставился? – Он не мог отвести глаз от этой проклятой лисы. Они уже много раз ссорились из‑за нее, но сейчас он не собирался снова поднимать этот вопрос. – Не заводись. И потом, ты прекрасно знаешь, что я могу и остаться. Что я забыла в этом Париже?

«О Боже, – подумал он, – только не это». День и так был тяжелым, такая жара. Вовсе не хотелось сегодня ссориться.

– Не стоит начинать все сначала.

– Нет, стоит. Мы прекрасно можем остаться.

– Нет, не можем. Я должен руководить работой парижской конторы, у меня там важные контракты, и тебе это отлично известно. И потом я как‑то не предполагал, что Париж – такое неприятное место.