– Конечно, нравилось, но не целый же год. Почему, черт возьми, ты не можешь летать туда время от времени один?

– Потому что, если я стану мотаться взад‑вперед, я совсем не буду видеть тебя и Джона! – Неожиданно он вскочил, и горничная поспешила выскользнуть из комнаты. Она хорошо знала, чем кончаются их ссоры. Обычно он взрывается и начинает кричать, и тогда она обязательно швырнет в него чем‑нибудь. – Разве нельзя прекратить эти пустые разговоры? Пойми, наконец, мы уезжаем – корабль отплывает через два дня!

– Ну и пусть себе отплывает, и ты вместе с ним, – сухо заметила она, сидя на кровати и поглаживая лисий мех. Она снизу вверх взглянула на мужа. – Ты прекрасно обойдешься и без меня.

– Вот как? А может, ты просто хочешь избавиться от меня на целый год, чтобы я не мешал тебе мотаться в Бостон к этому сукину сыну?

Он уже давно узнал, что она спит с кем попало, но считал, что надо сохранить брак ради Джона. Ник слишком хорошо помнил, какой одинокой и несчастной стала его жизнь в детстве после развода родителей, и поклялся себе, что никогда не сделает такой же жизнь своего сына. Все, чего он сейчас хотел – это сохранить семью , и он добьется этого, что бы Хиллари ни вытворяла. Однако в последнее время подобные сцены происходили чаще, чем хотелось бы.

– Неужели ты не боишься забеременеть, Хил? – Они оба понимали, о чем он говорит, – она может забеременеть не от него.

– Ты что, никогда не слышал об абортах… Если, конечно, ты прав и я в самом деле гуляю направо и налево, что, кстати, совсем не так. Но дети – это не мое увлечение, дорогой Ник, разве ты этого не знаешь? – Они всегда старались ударить друг друга ниже пояса.

– Отчего же, прекрасно знаю.

Ник сжал кулаки, при этом голос по‑прежнему звучал мягко. Хил так и не простила ему того, что случилось девять лет назад. Она была самой красивой дебютанткой Бостона. Он хорошо помнил ее черные волосы, резко контрастирующие с белым платьем, которое ее родители выписали из Парижа. Многие мужчины смотрели на нее с вожделением. Когда Хиллари родилась, ее отцу было уже пятьдесят, матери – тридцать девять, и они давно потеряли надежду иметь детей. Поэтому девочку баловали с самого рождения, ее обожали все – отец, мать, бабушки и дедушки. Любое ее желание мгновенно исполнялось, она имела все, что хотела, и полагала, что так будет продолжаться всегда, но вдруг на первом в своей жизни большом балу она увидела Ника. Высокий, статный, светловолосый, он танцевал с одной из самых красивых девушек Бостона. Как только он вошел, со всех сторон послышался шепот: «Ник Бернхам… Ник Бернхам… единственный наследник своего отца…» В свои двадцать девять он стал одним из самых богатых молодых бизнесменов на Уолл‑стрит и при этом оказался чертовски красив и к тому же не женат. Хиллари практически вырвалась из рук своего кавалера и устремилась к Нику. Их представил друг другу один из друзей ее отца, и она приложила все усилия, чтобы завоевать его. Ник стал часто заезжать в Бостон, а летом – в Ньюпорт, где и случилось то, что случилось. Хиллари очень хотелось завладеть им, стать для него чем‑то большим, чем все остальные женщины; кроме того, ей казалось, что она любит его, поэтому‑то она ему отдалась. Он стал первым мужчиной в ее жизни.

Но случилось то, на что Хиллари никак не рассчитывала – она сразу же забеременела. В первый момент Ник немного испугался, Хиллари же впала в истерику. Ей вовсе не хотелось становиться толстой и безобразной, не хотелось возиться с ребенком. И в то же время она была так по‑детски трогательна, когда плакала в его объятиях, что он невольно рассмеялся. Она что‑то говорила – надо, мол, найти врача и сделать аборт, но Ник не хотел и слышать об этом.