|
Эксперт имел право строить предположения, более того, будущих судебных медиков учили тому, что их выводы чаще всего будут иметь лишь определенную степень вероятности. Существовали и стандартные формулировки для официального выражения предположения: «Учитывая (это-то и это-то), можно полагать (то-то и то-то)». Возрожденный тем более имел право высказать свои предположения относительно прижизненных повреждений кожи на головах трех туристов, обусловивших последующее быстрое гниение даже в ледяной воде, что на голове четвертого (Тибо-Бриньоля) ничего похожего не обнаружилось. Тело Николая Тибо-Бриньоля находилось в тех же самых условиях и в такое же точно время, что и тела Дубининой, Золотарева и Колеватова, но… мягкие ткани его головы не были разрушены гниением до такой степени. Вот тут бы Возрожденному и высказать обоснованное предположение, но вместо этого он предпочел сохранить полную неопределенность в данном вопросе, т. е. поступил в точности наоборот тому, что от него требовали руководящий документ и интересы следствия.
Интересно, правда? Дальше будет еще интереснее. Описательная часть акта судебно-медицинской экспертизы должна заканчиваться принципиально важным утверждением: «Других повреждений не обнаружено (нет)». Смысл этого требования понятен — эксперт подводит черту под сбором значимых свидетельств и переходит к их анализу. Эксперт показывает, что его работа исчерпывающе полна и достаточна для формулировки выводов. И что же мы видим в актах Бориса Алексеевича? Ни в одном из девяти актов судмедэкспертиз, проведенных при расследовании гибели тургруппы Игоря Дятлова, подобной формулировки нет. Ну, то есть вообще, ни в каком виде. Фрагмент акта СМЭ тела Людмилы Дубининой с недопустимым исправлением, полностью искажающим смысл фразы. Такого рода исправления категорически запрещались «Правилами…» 1929 г. и допускались лишь в порядке исключения с соответствующей верификацией автором документа. Согласно «Правилам…» при изложении материала эксперт должен избегать специальных терминов и использования латинского языка, текст должен быть простым и понятным неспециалисту. С этим у Бориса Алексеевича все вроде бы в порядке. Однако по оформлению экспертиз к нему есть претензии другого рода. Исправления и помарки в тексте экспертного заключения недопустимы, но если они есть, их надлежит оговорить в тексте. Другими словами, автор документа должен показать, что исправления сделаны им самим, и верифицировать их своей подписью, а то мало ли какой находчивый следователь заправит в пишущую машинку лист с текстом экспертизы да и настучит в пробеле между строк что-нибудь прямо противоположное тому, что хотел выразить эксперт. При рассмотрении актов СМЭ, составленных Возрожденным, мы отмечаем не только исправления текста от руки, что еще можно объяснить борьбой за грамотность и лучшую стилистику, но и забивание машинописного текста в местах, весьма существенных для понимания написанного. Например, в акте судебно-медицинской экспертизы тела Людмилы Дубининой можно прочесть: «Рожки подъязычной кости необычайной подвижности — XXX (знак переноса) ХХХХ. «Совершенно очевидно, что знаком «X» забито слово «сломаны» и знак переноса на следующую строку стоит сообразно разбивке этого слова на слоги. И вряд ли Возрожденный ошибся с определением перелома рожков подъязычной кости, ошибочно напечатав «сломаны», — технически акт готовится уже после вскрытия и печать его занимает некоторое время, в течение которого можно не спеша свериться с предварительными записями (сделанными лично или под диктовку — неважно). Еще более удивительно выглядит в акте судебно-медицинской экспертизы тела Тибо-Бриньоля забой знаком «X» целой фразы, длиной в 18 знаков, включая пробелы (при большом увеличении можно попытаться прочесть замаранный текст «Кости носа сломаны», длина этой фразы составляет как раз 18 знаков. |
