— Тогда у него есть преимущество. Он помнит, как звучат слова, в отличие от тех, кто не слышал никогда или только учился говорить, когда оглох. Мои родители оба глухие, и папа таким родился. Вот почему я научилась языку жестов еще в детстве.

Я завладела ее вниманием, но, наверное, только потому, что была для нее незнакомкой.

— Может, дяде Тиму и не нужен язык жестов, — продолжала я. — Он может пользоваться пальцевым письмом, если рядом будут те, кто сможет его понять. Пальцевое письмо легче, чем язык жестов. Надо просто "рисовать" пальцем слова на ладони. Это удобно, когда нужно "произносить" имена или какие-то сложные слова. Тем, кто живет рядом с глухим человеком, просто необходимо этому научиться.

— Старая леди в жизни не станет этим заниматься. Она просто считает своего брата тупым. Однажды она даже отослала его в плохое место. Покажите, как написать мое имя.

Я написала на ладони "Элис", и она быстро повторила за мной. И потом вздохнула.

— Все равно, она не станет ему помогать. Старая леди, я имею в виду. И она меня ненавидит.

— Почему ты так думаешь?

— Она так говорила. Однажды я подслушала, как она сказала, что я неприятный ребенок. — Я никак не отреагировала, и Элис лукаво продолжила. — Может, она и права. Я действительно делаю плохие вещи. Я разлила ваш лосьон для рук, и сделала это специально.

— Для того, чтобы доказать, что ты неприятный ребенок?

Она дерзко развернулась и вышла из комнаты. Потом я услышала ее смех, жутковатым эхом отозвавшийся в пустом коридоре. Едва ли его можно было назвать смехом счастливого ребенка.

Пока я готовилась ко сну, на меня нахлынуло давнее отчаяние. В ближайшее время я уеду домой. Мое дальнейшее пребывание здесь бессмысленно.

Я еще жила по времени Коннектикута, и потому проснулась очень рано. И больше не смогла заснуть. Мои билеты были с открытой датой — надо будет позвонить в аэропорт и зарезервировать обратный до дома.

Мне не хотелось сейчас этим заниматься. Мне до сих пор было больно после вчерашнего разговора с Элис — из-за своих не оправдавшихся ожиданий и внезапного сочувствия к этой девочке. Сейчас уже нет смысла встречаться с ее матерью или отчимом. Правда или ложь история Корвинов о том, что Элис — дочь Эдварда Ариеса, ко мне она отношения не имеет. И я не могу повлиять на будущее ее действующих лиц. Я могла только надеяться, что миссис Ариес заберет к себе девочку у тех, кто так грубо с ней обращается. Хоть я и не была уверена, что Коринтея Ариес сама сможет полюбить ее. Похоже, у Элис чересчур много причин так и остаться недолюбленной.

Сегодня мне предстояло сказать миссис Ариес, что эта девочка не моя пропавшая дочь. Именно это она и хотела услышать, одним ее сомнением станет меньше.

Я уже совершенно проснулась, так что я вылезла из постели и выглянула в коридор. Там вроде бы никого не было, а я понятия не имела, где находится комната Элис или живут Корвины. Я приняла душ, переоделась в жакет и слаксы и спустилась вниз. Темно-красная ковровая дорожка заглушала мои шаги. В холле было пусто и сумрачно. Впечатление усиливали деревянные стенные панели, явно сохранившиеся с самой постройки дома, а свет проникал только через витражи окон, что находились по обе стороны от входной двери.

От фойе в обе стороны разбегались узкие коридорчики, открывавшие путь в просторные комнаты первого этажа. Из праздного любопытства я вошла в огромных размеров гостиную. В лучшие времена она, наверное, была парадной гостиной. Пол здесь покрывал немного выцветший китайский ковер светло-коричневого цвета с синими цветами по краям. По обе стороны от него виднелся хорошо натертый паркетный пол.

В дальнем конце комнаты обнаружились раздвижные двери, они вели в столовую, которую я видела мельком вчера вечером. Этим утром на длинном столе лежали четыре салфетки под столовые приборы, фарфоровая посуда и столовое серебро — видимо, для Элис, Корвинов и меня.