|
В ней, как и во мне, была мятежная жилка. Когда стемнело, мы развели костер. Стали жарить хот-доги. Мама рассказывала мне про те времена, когда была ребенком, еще до того, как ее родители погибли в авиакатастрофе. Мама говорила о книгах, которые собиралась написать когда-нибудь, когда она скопит достаточно денег, чтобы уйти из кондитерской. Наконец я набрался мужества спросить о том, что всегда было у меня на уме, когда бы мы ни приезжали в Монтаук, — о своем отце. Взгляд мамы затуманился. Я понимал, что она расскажет мне то же, что всегда, но я никогда не уставал слушать это. — Он был добрым, Перси, — сказала мама. — Высокий, красивый, мужественный и сильный. Но и мягкий — тоже. Ты знаешь, тебе достались от него черные волосы и зеленые глаза. — Мама вынула из сумки горсть жевательных драже. — Хотелось бы мне, чтобы ты увидел его, Перси. Он бы так тобой гордился. Я удивился тому, что она это сказала. Что во мне такого замечательного? Дислексия, гиперактивность, сплошные тройки в табели успеваемости — парень, которого выгоняют из школы в шестой раз за шесть лет. — Сколько мне было? — спросил я. — Я имею в виду, когда он уехал. Мама поглядела на пламя. — Он провел со мной только одно лето, Перси. Вот здесь, на этом пляже. В этом домике. — Но… он знал меня, когда я был маленьким? — Нет, милый. Он знал, что я жду ребенка, но никогда не видел тебя. Ему пришлось уехать до твоего рождения. Я постарался увязать это с тем, что помнил об отце: теплое свечение, улыбка. Я всегда считал, что он знал меня ребенком. Мама никогда прямо этого не говорила, но я все же чувствовал, что это так. И вот теперь услышать, что он никогда меня не видел… И тут я рассердился на отца. Может быть, и глупо, но я упрекал его за то, что он отправился в свое океанское путешествие и что у него не хватило мужества жениться на маме. Он бросил нас, и теперь хочешь не хочешь, а приходится жить с Вонючкой Гейбом. — Ты снова собираешься меня куда-нибудь отправить? — спросил я. — Еще в какой-нибудь интернат? Мама ворошила палкой огонь. — Не знаю, милый. — Голос у нее стал низким, грудным. — Я думаю… Я думаю, мы найдем выход. — Потому что ты не хочешь, чтобы я путался у тебя под ногами? Я пожалел о своих словах, едва успел сказать их. На глазах у мамы блеснули слезы. Взяв меня за руку, она крепко сжала ее. — Ох, Перси, нет. Просто я… я должна, милый. Для твоего же собственного блага. Я должна отправить тебя куда-нибудь. Ее слова напомнили мне то, что сказал мистер Браннер: для меня только лучше уехать из Йэнси. — Потому что я — с отклонениями от нормы, — сказал я. — Ты говоришь так, будто это плохо, Перси. Но ты не понимаешь всей своей важности. Я думала, что пансионат Йэнси достаточно далеко. Думала, что ты наконец-то будешь в безопасности. — В безопасности от чего? Мама встретилась со мной взглядом, и на меня нахлынули воспоминания — все странное, пугающее, что когда-либо происходило со мной и что я старался забыть. В третьем классе какой-то дядька в длинном черном плаще погнался за мной на игровой площадке. |
