– Никого… ни одного человека, – отвечали его люди пьяным хором. – Никто из нас не посмеет изменить Императору Веселых Затейников!

– Значит, вы все обратились в скотов? – сказал принц.

– Повинуясь и подражая вашему высочеству! – ответил один удалец. – Или, ежели мы и отстали немного от нашего принца, довольно будет разок приложиться к бутыли…

– Молчать, скотина! – оборвал его герцог Ротсей. – Так нет среди вас ни одного трезвого?

– Есть один, мой благородный государь, – был ответ, – есть тут недостойный брат наш, Уоткинс Англичанин.

– Подойди ко мне, Уоткинс, подержи факел… Подай мне плащ… так, и другую шляпу, а этот хлам прими… – Принц отбросил свою корону из перьев. – Если бы только я мог так же легко стряхнуть всю свою дурь!.. Англичанин Уот, проводишь меня ты один. А вы все кончайте бражничать и скиньте шутовские наряды. Праздник миновал. Наступает великий пост.

– Наш император слагает с себя корону раньше чем обычно в эту ночь, – сказал один из ватаги затейников.

Но так как принц ничем не выразил одобрения, каждый, кто к этому часу не мог похвалиться добродетельно‑трезвым видом, постарался в меру сил напустить его на себя, и в целом ватага запоздалых бражников походила теперь на компанию приличных людей, которых случайно захватили в пьяном виде, и вот они спешат замаскироваться, напуская на себя преувеличенную добропорядочность. Принц между тем, торопливо сменив одежду, проследовал к дверям за факелом, который нес перед ним единственный трезвый человек из его свиты, но, не дойдя до выхода, чуть не упал, споткнувшись о тушу спящего Бонтрона.

– Что такое? Это гнусное животное опять у нас па пути? – сказал он с отвращением и гневом. – Эй, кто тут есть! Окуните мерзавца в колоду, из которой поят лошадей, пусть он хоть раз в жизни дочиста омоется!

Покуда свита исполняла приказ, направившись для этой цели к водоему во внешнем дворе, и покуда над Бонтроном совершалась расправа, которой он не мог противиться иначе, как издавая нечленораздельные стоны и хрипы, подобно издыхающему кабану, принц шел своим путем в отведенные ему палаты в так называемом Доме Констебля – старинном дворце, которым издавна владели графы Эррол. По дороге, чтобы отвлечься от не совсем приятных мыслей, принц спросил своего спутника, как он умудрился остаться трезвым, когда вся прочая компания так безобразно перепилась.

– С соизволения вашей милости, – ответил Англичанин Уот, – я вам сознаюсь, для меня это самое обычное дело – оставаться трезвым, когда вашему высочеству угодно, чтобы ваша свита была вдребезги пьяна, но я так соображаю, что все они, кроме меня, шотландцы, и, значит, напиваться в их компании мне не след – потому как они н трезвые меня едва терпят, а уж если мы все захмелеем, я, чего доброго, выскажу им откровенно, что у меня на уме, и мне тогда в отплату всадят в тело столько ножей, сколько их найдется в порядочном обществе.

– Значит, ты поставил себе за правило держаться в стороне, когда в моем доме идет кутеж?

– С вашего соизволения – да. Вот разве что угодно будет вашей светлости дать приказ всей свите остаться один денек трезвой, чтобы дать Уилу Уоткинсу напиться, не опасаясь за свою жизнь.

– Такой случай может еще выдаться. Ты где служишь, Уоткинс?

– При конюшне, с вашего соизволения.

– Скажи дворецкому, чтобы он поставил тебя в ночную стражу. Я доволен твоей службой: совсем не плохо иметь в доме одного трезвого человека, пусть даже он не пьет только из страха смерти. Держись поближе к нашей особе, и ты убедишься, что трезвость – выгодная добродетель.