– Мой милостивый государь, – сказал Рэморни, – разрешите напомнить вам, что ваши легкие шалости влекут за собою тяжкое зло. Когда бы я потерял эту руку в бою, ища для Ротсея победы над его могущественными врагами, утрата нисколько не огорчила бы меня. Но из‑за уличной драки отказаться от шлема и панциря и сменить их на халат и ночной колпак!..

– Ну вот, опять, сэр Джон! – перебил безрассудный принц. – Разве это красиво – все время тыкать мне в лицо изувеченную руку, как призрак Гескхолла швырнул свою голову в сэра Уильяма Уоллесаnote 42! Право, ты ведешь себя более дико, чем сам Фодион, потому что тому Уоллес со зла снес голову, тогда как я… я охотно приклеил бы на место твою руку, будь это возможно… Но послушай, так как это невозможно, я сделаю тебе взамен стальную – какая была у старого рыцаря Карслоджи: он ею пожимал руки друзьям, ласкал жену, бросал вызов противникам – словом, делал все, что можно делать рукою из плоти и крови, защищаясь или нападая… Право же, Джон Рэморни, в нашем организме немало лишнего. Человек может видеть одним глазом, слышать одним ухом, трогать одной рукой, обонять одной ноздрей, и я, например, не возьму в толк, чего ради нам всего этого дано по два, разве что про запас – на случай утраты или повреждения.

Сэр Джон Рэморни с глухим стоном отвернулся от принца.

– Нет, сэр Джон, – сказал Ротсей, – я не шучу. Ты не хуже моего знаешь, правдиво ли сказание о Карслоджи Стальной Руке, – ведь он твой сосед. В его время это замысловатое приспособление могли сработать только в Риме, но я с тобой побьюсь об заклад на сто золотых, что, если дать ее в образец Генри Уинду, наш пертский оружейник соорудит ее подобие так безупречно, как не сделали бы этого все римские кузнецы с благословения всех кардиналов.

– Я принял бы ваш заклад, милорд, – ответил в раздражении Рэморни, – но сейчас не до глупостей… Вы уволили меня со службы по приказу вашего дяди?

– По приказу моего отца, – ответил принц.

– Для которого приказы вашего дяди непреложны, – возразил Рэморни. – Я – опальный слуга, меня вышвыривают, как я теперь могу вышвырнуть за ненадобностью перчатку с правой руки. Однако, хотя руки я лишился, моя голова может еще послужить вам. Ваша милость не соизволит ли выслушать от меня слово великой важности?.. Я утомился и чувствую, что силы мои падают.

– Говори что хочешь, – сказал принц, – твоя потеря обязывает меня выслушать: твой кровавый обрубок – скипетр, перед которым я должен склониться. Говори же, но не злоупотребляй беспредельно своей привилегией.

– Я буду краток как ради вас, так и ради себя самого. Да мне и не много остается досказать. Дуглас спешно скликает сейчас своих вассалов. Он намерен набрать именем короля Роберта тридцать тысяч воинов в пограничной полосе а затем, возглавив это войско, двинуться с ним в глубь страны и потребовать, чтобы герцог Ротсей принял– или, вернее, восстановил – его дочь в правах герцогини. Король Роберт пойдет на все уступки, лишь бы сохранить мир в стране… Как поступит герцог?

– Герцог Ротсей любит мир, – сказал принц высокомерно, – но никогда не боялся войны. Прежде чем он снова примет эту чопорную куклу на свое ложе или сядет с ней за стол по приказу ее отца, Дугласу нужно будет стать королем Шотландии

– Пусть так… Но это еще не самая страшная опасность, тем более что она грозит открытым насилием: ведь Дуглас не действует втайне.

– Что же еще грозит нам и не дает спать в этот поздний час? Я утомлен, ты ранен, и даже свечи меркнут, как будто устали от нашего разговора.