– А соберись их там хоть десять тысяч, – сказал Двайнинг, – неужели я, мудрый врач, учившийся в Испании и даже в Аравии, не сумею обмануть глаза грубой своры горожан, когда ничтожный плут, набивший руку на фокусах, умеет обдурить, как ни зорко за ним следят, самых разумных рыцарей? Говорю вам, я напущу на них мороку, как если бы я обладал волшебным перстнем Кедди.

– Если ты правду говоришь, – ответил рыцарь, – а думаю, ты не посмел бы лукавить со мной в таком деле, то, значит, ты полагаешься на помощь сатаны. Но с ним я не желаю путаться. Я ему не слуга!

Двайнинг засмеялся своим сдавленным смешком, когда его покровитель отрекся от нечистого и в подтверждение осенил себя крестом. Однако он притих под строгим взглядом Рэморни и заговорил почти серьезно, хотя не без труда подавлял разбиравшее его веселье:

– Сговор, мой благочестивый сеньор! Сговор – вот на чем зиждется искусство фокусника. Но… хе‑хе‑хе!.. я не имею чести… хе‑хе‑хе!.. состоять в союзе с джентльменом, о котором вы говорите… и в чье существование… хе‑хе‑хе… я не очень верю, хотя вашей рыцарской чести, несомненно, представлялось больше случаев завязать с ним знакомство.

– Дальше, мерзавец! И без твоей усмешки, или ты за нее поплатишься!

– Слушаюсь, мой бесстрашный рыцарь, – отозвался Двайнинг. – Так знайте же, у меня тоже есть тайный пособник, без которого мое искусство немногого стоило бы.

– Кто он, позволь узнать?

– Стивен Смазеруэлл, если угодно вашей чести, горстяникnote 47 Славного Города. Удивительно, как это вы, мой благородный рыцарь, с ним незнакомы.

– А меня, подлый раб, удивляет, что ты не познакомился с ним при отправлении его профессиональной обязанности, – ответил Рэморни. – Вижу, нос тебе не обрезали и уши не отсекли, а если и есть у тебя на плечах рубцы или клеймо, так ты умно придумал носить камзол с высоким воротом.

– Хе‑хе!.. Ваша милость изволите шутить, – сказал лекарь. – Я не как пациент свел знакомство со Стивеном Смазеруэллом, а в порядке купеческой сделки: коли угодно знать вашей милости, я выплачиваю некоторые суммы серебром за тела, головы, руки и ноги тех, кто помирает при содействии кума Стивена.

– Несчастный! – отшатнулся в ужасе рыцарь. – Ты покупаешь бренные останки смертных, чтобы творить колдовство и наводить порчу на людей?

– Хе‑хе‑хе!.. Никак нет, ваша честь! – ответил врачеватель, забавляясь невежеством своего покровителя. – У нас, рыцарей скальпеля, в обычае производить тщательное рассечение трупов (мы называем это диссекцией): мы таким путем исследуем мертвые члены и уясняем себе, как нам поступить с тем или другим членом тела у живого человека, когда он занедужил из‑за ранения или по другой причине. Ах, если бы высокородный рыцарь заглянул в мою бедную лабораторию, я бы ему показал головы и руки, ноги и легкие, о которых люди полагают, что они давно гниют в могильной земле! Череп Уоллеса, украденный с лондонского моста, сердце сэра Саймона Фрезера note 48, не боявшегося никого на свете, милый череп прекрасной Мегги Лоджиnote 49…

Ох, когда бы только посчастливилось мне заполучить рыцарскую руку моего многочтимого покровителя!

– Сгинь ты, раб! Ты хочешь, чтобы меня стошнило от перечня твоих мерзких диковин? Говори прямо, к чему ты клонишь? Каким образом твоя сделка с подлым палачом может послужить нам на пользу или спасти моего слугу Бонтрона?

– Я это советую вашей рыцарской чести только па случай крайности, – ответил Двайнинг.