– Не стану я этим заниматься, – сказал Дуглас. – Мне хватит хлопот с англичанами и с изменником Марчем на южной границе. К тому же я истый шотландец и не стану своими руками загонять шотландскую церковь под ярмо Рима, и без того достаточно тяжкое, или заставлять баронские короны склоняться перед митрой и клобуком. Так что, благороднейший герцог Олбени, уж возьмите вы эти полномочия на себя. И я попрошу вашу светлость поумерить рвение тех служителей церкви, с которыми вам придется действовать заодно, а не то оно проявится слишком рьяно. Запах костров над Тэем побудит Дугласа повернуть назад от стен Йорка.

Герцог поспешил заверить графа, что полномочия будут применяться с должной умеренностью и снисхождением.

– Святой суд, – сказал король Роберт, – бесспорно, должен быть полновластен, и в той мере, в какой это совместимо с нашим королевским достоинством, да мы и сами не собираемся уклоняться от его постановлений. В то время как церковь со всею яростью обрушит свои громы на зачинателей этой мерзкой ереси, несчастным жертвам их обмана, мы надеемся, будут оказаны милосердие и сострадание.

– Святая церковь, милорд, всегда держалась именно такого образа действий, – сказал настоятель доминиканцев.

– Итак, пусть уполномоченные с должным усердием приступают к расследованию именем нашего брата Олбени и других лиц, каких мы сочтем удобным включить в состав суда, – сказал король. – Закроем вторично наш совет. А ты, Ротсей, ступай со мною и дай мне опереться на твое плечо – мне нужно поговорить с тобой наедине.

– Стоп! – воскликнул принц таким тоном, как если бы обращался к лошади, объезжая ее.

– Что означает эта грубость, сын мой? – упрекнул его король. – Неужели ты никогда не образумишься и не научишься учтивости!

– Не помыслите, что я хотел оскорбить вас, сударь мой, – сказал принц, – но мы расходимся, так и не решив, как поступить в этом довольно странном происшествии с отрубленной рукой, которую столь рыцарственно поднял Дуглас. Пока двор стоит в Перте, нам тут будет не по себе, если у нас нелады с горожанами.

– Предоставьте это мне, – сказал Олбени. – Раздать немного земель, немного денег да не пожалеть приятных слов, и горожане на этот раз успокоятся, но хорошо бы все‑таки предупредить состоящих при дворе баронов с их слугами, чтобы они соблюдали в городе мир.

– Конечно, – сказал король, – так мы и сделаем. Отдай на этот счет строжайший приказ.

– Слишком много чести для мужичья, – сказал Дуглас, – но как угодно будет вашему высочеству. Я, с вашего разрешения, удаляюсь.

– А не разопьете ли с нами на прощанье бутылку гасконского, милорд? – спросил король.

– Простите, – ответил граф, – меня не разбирает жажда, а пить зря я не люблю: я пью только по нужде или по дружбе. – С этими словами он удалился.

По его уходе король облегченно вздохнул.

– А теперь, милорд, – обратился он к Олбени, – следует отчитать нашего непутевого Ротсея. Впрочем, сегодня он сослужил нам на совете добрую службу, и мы должны принять эту его заслугу как некоторое искупление его безрассудств.

– Я счастлив это слышать, – ответил Олбени, но сокрушенно‑недоверчивое выражение его лица как будто говорило, что он не видит, в чем заслуга принца.

– Наверно, брат, ты плохо сейчас соображаешь, – сказал король. – Мне не хочется думать, что в тебе заговорила зависть. Разве не сам ты отметил, что Ротсей первый подсказал нам, каким путем уладить дело с горцами? Правда, твой опыт позволил тебе облечь его мысль в лучшую форму, после чего мы все ее одобрили… Да и сейчас мы так и разошлись бы, не приняв решения по другому важному вопросу, если бы он не напомнил нам о ссоре с горожанами.