«Проницательный старик», — подумал я про себя. Мне было приятно, что Алексей Сергеевич вычислил, с кем приехала Люба и кто ее главная симпатия. Я даже расправил плечи.

«Так, наверное, ведет себя петух в курятнике», — ехидно прошипел мой внутренний маленький Турецкий.

Люба все же сменила гнев — на милость, а туфли — на кроссовки. Она с Ломановым играла в бадминтон на тропинке, ведущей от калитки к дому. Из раскрытого окна кухни доносился запах жареного мяса.

—        Петя не доверил мне готовить ужин, сказал, что настоящее мясо должны жарить настоящие мужчины.

—        Ну, Петя, может быть, и не справедлив к женщинам, но мясо он готовит отменно. Принимаете мое свидетельское показание? — хитрю прищурился старший Зотов в мою сторону.

Я немедленно принял, как советовал незабвенный Веничка Ерофеев. Тем более что запотевшая водка из холодильника и целый строй бутылок с самодельными наливками, выставленные под яблоней, располагали к подобным ассоциациям. Жаль, очень жаль, что нынче я за рулем. Придется мне ограничиться лишь рюмкой наливки. Главное — выбрать, какой именно.

—        Это — вишневая, а вот это — черносмородиновая, — рассказывал гордый и повеселевший старший Зотов, — а это — фирменная, малиновая. Весьма рекомендую.

—        Солидная рекомендация, — сказал я, присаживаясь к столу.

Люба немного кокетничала, сервировка стола свидетельствовала о том, что она не только играла в бадминтон, но и приложила руку к устройству ужина на свежем воздухе.

Она была необыкновенно хороша в этот момент. Ее обычно гладко прибранные с небольшим пучком волосы, как бы подготовленные для упрятывания под театральный парик, были распущены и достигали плеч. В сумерках они казались черными, хотя я знал, что этот цвет скорее можно назвать темно-русым. Глаза, голубые при солнце, были глубокими и темными, в них мерцала тайна, золотые огоньки словно бы загорались в центре зрачка, когда она смотрела на меня. Что же это такое творится? — прямо сильфида какая-то. Не улетела бы в ночь, как легкая тропическая бабочка.

Я смотрел на нее во все глаза. Может быть, я поступил невежливо, сев за стол первым, но, похоже, меня здесь почитали за старшего. Люба села напротив меня, наверное, хотела, чтобы я утонул, то есть чтобы погиб в глубине ее прекрасных глаз.

Люба вдруг расхохоталась, будто бы на пустом месте. Она ни слова не могла вымолвить, лишь указывала рукой куда-то за мою спину. Я, естественно, с некоторой долей самоуверенности подумал, не выросли ли у меня крылья. Но это была всего лишь собака. Рыжий коккер-спаниель.

Рассмотрев его получше, я понял причину смеха Любы: на голову спаниеля был натянут кусок капронового чулка.

—        Прямо террорист какой-то, — сказал я.

—        Скорее его хозяева террористы, — отозвался Алексей Сергеевич. — Эту штуку с чулком они придумали, чтобы Тэдди свои длинные рыжие уши не пачкал. Он к нам любит ходить, мы его немного подкармливаем. Его хозяева свихнулись на сыроедении и вегетарианстве одновременно и считают, что собака должна свихнуться вместе с ними. Да где это видано, чтобы охотничья собака одной морковкой питалась?

Он потрепал пса по загривку.