Она покачала головой.

– Но, Мерседес, может быть, он что-то задумал! Может быть, он заманивает вас в ловушку!

Она кивнула в сторону больничного корпуса.

– После того что он уже сделал… какое еще зло он может мне причинить?

– Отнять у вас жизнь.

– Я сама могу отнять его жизнь.

– Но вы же женщина, и к тому же одна! Он говорил мне, что у него есть винтовка. Вовсе не исключено, что он просто псих, Мерседес. – Полковник щелкнул пальцами. – Он запросто может вас убить.

– Что ж, пусть.

– Вы это не серьезно.

– Я всегда говорю серьезно. Я еду одна, Хоакин. Не заставляйте меня ругаться с вами. У меня и так уже не осталось сил.

Он беспомощно опустил руки.

– Извините.

– Понимаете, Хоакин, я просто хочу увидеть его лицо.

– Будьте хотя бы осторожны, – умоляюще попросил полковник. – Я буду ждать вас здесь.

– Идите к Иден. Я бы хотела, чтобы сейчас с ней кто-нибудь был.

– Мне очень жаль, Мерседес. Жаль, что все так получилось.

Она коснулась его щеки.

– Спасибо вам, Хоакин. За все.

Он кивнул, не в силах больше говорить.

Видневшаяся вдали рваная цепь гор была изрезана пурпурными тенями. По мере того как Мерседес приближалась к ним, песчаная равнина уступила место каменистой почве, покрытой низкорослым кустарником с серыми листьями и редкими желтыми цветками. Время от времени среди кустов встречались зеленые шпили высоких кактусов.

Постепенно кактусов становилось все больше. Они напоминали ребристые колонны. У некоторых были причудливо изогнувшиеся отростки, будто руки танцора, застывшие в какой-то адской пляске. Другие стояли, словно монолитные столбы. Мерседес была очарована ими. Эти величественные растения казались совершенно неземными, пришедшими из другого мира. Они обладали своей, неукротимой жизнью, которая, несмотря ни на что, упорно пробивалась из этой иссушенной солнцем земли.

По бездонному синему небу плыли редкие, похожие на жемчужины облака. В машине имелся кондиционер, но его искусственное ледяное дыхание раздражало Мерседес. Осеннее тепло уже не было изнуряющим, и она ехала с опущенными стеклами. Сначала ей казалось, что в пустыне просто не может быть никакого запаха, кроме запаха пыли. Но постепенно она начала ощущать какой-то едва заметный аромат, такой же неуловимый, как память о давно минувших днях. Возможно, он исходил от кактусов или, может быть, от этих скромных серых кустов с желтыми цветами.

Она проехала через деревушку, состоящую из беспорядочно разбросанных убогих домиков, которая чем-то напоминала ей Сан-Люк. Нет, не сегодняшний процветающий Сан-Люк, все более богатеющий за счет туризма, а Сан-Люк вчерашний, Сан-Люк ее детства, такой же бедный, погруженный в такой же беспробудный покой. В этой деревушке прошлое еще было живо, еще не стерлось из памяти.

То письмо она получила в июне. А сейчас уже был октябрь. Ей казалось, что за эти четыре месяца она заново прожила всю свою жизнь, как бы пропустила ее через свою память, через свою боль. «Когда мы счастливы, мы даже не замечаем этого, – размышляла Мерседес. – Но счастье проходит. И мы стареем и умираем».

Когда дорога внезапно оборвалась, Мерседес, как ей и было сказано, остановилась и вышла из машины. Она увидела каменистую тропинку, уходившую вверх среди красноватых скал, и стала по ней взбираться. Идти было тяжело. «Вот в таком же месте похоронен и Шон», – подумалось ей. Она ездила на его могилу, которую соорудил Билл Френч высоко в горах.

Наконец, выбившись из сил, Мерседес добралась до вершины и остановилась, ломая себе голову, долго ли ей еще идти.