|
Распре-делить по этим провинциям преторов и консулов. Иные из народных трибунов преступили дозволенные границы, смущая народ, – это тоже надобно обсудить. Скавры обязаны остановить этих крикливых глупцов, уподобясь плотине, сдерживающей вешние грязные воды. Кто-нибудь из Цецилиев Метеллов опять будет гнусаво разглагольствовать об упадке нра-вов среди римской молодежи. Но, утомленные скукой, сразу десяток-другой человек прервут его… Старо и привычно все. Люди вокруг, Сенат, весь Рим да и сам Гай Марий нисколько не из-менились, лишь постарели на год. Будет Гаю Марию пятьдесят семь, а потом – шестьдесят семь… А потом эти нудные, глупые люди сожгут его на погребальном костре, и он растворится в небе струйкой дыма. Прощай, Гай Марий, знатный свинопас… Все равно ты не был римляни-ном. Глашатай умолк. Гай Марий вздохнул глубоко и пошел прочь, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть поблизости кого-нибудь, кого можно было бы пнуть как следует, чтобы на ду-ше полегчало. И тут встретился он глазами с Гаем Юлием Цезарем. Тот улыбался, будто прочел его мыс-ли. Гай Марий остановился, отведя взор. Гай Юлий – после смерти брата Секста старший из Юлиев Цезарей – был рядовым членом Сената. Высокий и подтянутый, истинный военный. Лицо его было симпатично несмотря на возраст – пятьдесят пять лет. Красивое лицо, обрамленное пышными седыми волосами. Такие люди уходят из жизни постепенно, такие и в девяносто, на трясущихся ногах, ходят в Сенат и поражают всех удивительным здравомыслием. Такие не оканчивают жизни под жертвенным топором. Именно такие и делают Рим Римом, когда приходит к этому время. Да, именно такие, а не стадо Цецилиев Метеллов. Потому что они – лучшие из всех. – Кто из Метеллов собирается сегодня вещать? – осведомился Цезарь, когда вместе они стали подниматься по широким ступеням Храма. – Тот, кто хочет взобраться повыше, – отвечал Гай Марий. Густые его брови поползли вверх, а затем вниз, точно гусеницы по ветке. – Старина Метелл, вероятно. Младший братик на-шего верховного жреца. – Разве? – Полагаю, он хочет стать консулом на следующий год. Ему пора готовиться к этому. – Думаю, что ты прав, – отозвался Цезарь. Гай Марий по старшинству пропустил Цезаря вперед и вошел следом в священное жилище Юпитера Наилучшего Величайшего. Центральная зала плавала в полутьме – солнце не заглядывало в храм. Но лик божества светился багрово, будто раскаленный незримым огнем. Древним было изваяние, много веков назад слепил его из терракоты знаменитый этрусский скульптор Вулька. Позже добавились одежды из слоновой кости, золотые волосы и сандалии, золотая молния, серебряная кожа рук и ног. Выросли ногти из слоновой кости. Лишь лицо, чисто выбритое на этрусский манер, пере-нятый римлянами, сохранило цвет терракоты. Точеное, правильное лицо, и только сомкнутые губы растянуты чуть не до ушей в бессмысленной улыбке. С такой улыбкою непутевые отцы наблюдают, как их чада играют с огнем. По сторонам открывались две залы поменьше: слева – Минервы, справа – Юноны. Дочери Юпитера и супруги его. Статуи их были из чистого золота и кости слоновой, но обеих знатных дам принудили к соседству с чужаками. Старые боги не покинули этого места, когда строился храм. Не захотели. Римляне есть римляне – их оставили здесь, вместе с богами новыми. – Позволь спросить тебя, Гай Марий, не примешь ли ты приглашения к обеду сегодня в моем доме? Это было неожиданно. Гай Марий даже зажмурился, медля с ответом. С чего бы такая честь? Странно все это. Но и на насмешку не похоже. Юлии Цезари не смеются над теми, кто в пасынках у судьбы. Верно, в дом их непросто попасть. Но это понятно. Если твой род восходит к Юлу, Энею и Анхизу, к самой богине Венере, вряд ли ты будешь во-диться с портовыми рабочими или кем-то вроде Цецилия Метелла. |
