— Отступаем, полковник? — спросил он с таким видом, будто больше всего на свете желал погибнуть под бомбами.

— Заткнись, а?! — огрызнулся Фленс и повторил приказ.

— А что с Гаунтом? — не унимался Брохусс.

— Сам-то как думаешь? — ухмыльнулся Фленс и указал в амбразуру на огненный вихрь, объявший мертвую землю впереди. — Может быть, нам и сегодня не снискать славы, но мы можем быть уверены в одном простом факте — этот выродок мертв.

Брохусс кивнул, и его губы медленно растянулись в довольной ухмылке. Никто из ветеранов не забыл Хедд 1173.

Колонна Патрициев развернулась и зазмеилась на исходные позиции, пока орудия Покаявшихся не достали ее. Придется еще немного подождать с победой. Пусть Танитский Первый и Единственный вместе с Витрийским полком выбираются сами. Если, конечно, еще есть кому выбираться.

Октар умирал долго. Восемь дней. Как-то раз комиссар-генерал пошутил… На Дарендаре это было или все же на Фолионе? Гаунт уже забыл. Но саму шутку он помнил: «Меня убьет не война, а эти распроклятые празднования».

Они тогда стояли в дымном зале, среди веселящегося люда и реющих знамен. Большинство гирканских офицеров едва держались на ногах от выпитого. Сержант Гурот в одном исподнем полез на барельеф двуглавого имперского орла с твердым намерением водрузить над ним гирканской флаг. Улицы вокруг заполнили шумные толпы, звуки автомобильных гудков и грохот фейерверков.

Значит, Фолион. Точно.

Кадет Гаунт тогда улыбнулся. А может, даже рассмеялся.

У Октара была одна особенность — он все время оказывался прав. И в этот раз тоже. Большая часть миров Гилатского Скопления сбросила иго орков благодаря десятимесячной резне на Гилатских лунах. Гаунт был рядом с Октаром, когда тот возглавил решающую атаку на Девятый кратер Трописа. Вместе они прорвались через оборону варварских телохранителей их вожака Элгоза. Октар своей рукой вонзил древко имперского знамени в мягкую серую почву на дне кратера сквозь разбитый череп вожака.

Потом, в Гилатском столичном улье на Дециме: парад победы, радостные толпы людей, бесконечные пиршества, вручение наград, попойки…

И яд.

Коварно, особенно для орков. Будто чувствуя, что не смогут удержаться здесь, в последние дни зеленокожие успели отравить запасы воды и провизии. Сервиторы-анализаторы вовремя нашли все отравленные продукты. Все, кроме одной бутылки. На вторую ночь празднования адъютант Броф обнаружил в погребах дворца, в котором гуляли штабные офицеры Октара, коллекцию старых вин. Никто не заподозрил подвоха. Когда наконец разобрались, в чем дело, умерли уже восемь человек, включая и Брофа. Скрученные жесточайшей болью, люди падали, хрипя и исторгая пену. Октар отхлебнул самую малость, когда забили тревогу.

Всего один глоток. Благодаря этому — и могучей выносливости — комиссар продержался восемь дней.

Гаунт в тот момент находился в казармах за главным дворцом улья, разнимал пьяную драку. Танхаузе позвал его слишком поздно. Помочь было уже нечем.

В последние часы Октар был похож на тень прежнего могучего воина. Медики вышли из его покоев, скорбно опустив головы. Доносившийся оттуда запах тлена едва можно было вынести. Гаунт дожидался в прихожей. Некоторые гирканцы, одни из храбрейших гвардейцев, которых доводилось встречать Гаунту, не скрывали слез.

— Он хочет видеть Мальчика, — произнес один из врачей, с трудом сдерживая тошноту.

Гаунт вошел в отвратительно теплую комнату, пропитанную запахом болезни. Октар был окружен поддерживающим жизнь энергополем. Его освещали электрофакелы, курились чаши с благовониями. Комиссар был в шаге от смерти.

— Ибрам… — Его шепот таял легкой дымкой в воздухе.