– Тогда умри, собака!

С обнаженной шпагой метис ринулся на Шелтона. Сталь зазвенела о сталь, клубы пыли взметнулись под ногами сражавшихся. Древняя дорога инков повидала многое: по ней мчались гонцы-скороходы, шли индейские армии, караваны лам везли зерно, шагали закованные в сталь конкистадоры. Перипетии их судеб были такими же причудливыми, как судьбы этих двух людей, внука английского пирата и потомка великого инки. Испанская кровь тоже текла в их жилах, но один ее ненавидел, другой вспоминал об этом лишь от случая к случаю.

Дон Сармиенто оказался опытным фехтовальщиком, и его боевая шпага была на ладонь длиннее клинка Питера. В юности капитана учили владеть благородным оружием, но дед этих уроков не поощрял, утверждая, что шпага – для джентльменов, а тесак и палаш – для мужчин. В той жизни, что предстояла Шелтону-младшему, широкое рубящее лезвие было много полезнее тонкого изящного клинка; им рубили тростник и ветки, обстругивали колья, рассекали канаты и туши быков и, разумеется, сносили головы. Владение этим тяжелым оружием требовало силы и выносливости, а приемы не походили на грациозный танец шпажистов итальянской и французской школ. У тесака было другое назначение, чем у шпаги: не доказать, кто лучше фехтует, а попросту убить. И как можно скорее.

Отразив пару атак Сармиенто, Питер начал теснить его к краю дороги, за карету – не хотелось убивать противника на глазах женщины. Но Соледад, стиснув руки, с застывшим лицом, шла за ними в нескольких шагах. Должно быть, не в первый раз мужчины сражались из-за этой красавицы, но Питер чувствовал, что зрелище схватки ее не привлекает. Кажется, она понимала, что стоит на развилке судьбы: прежняя жизнь кончилась, а что сулит новая, о том известно только Господу. Поистине ее грядущее висело на острие клинка!

Легкими движениями метис направлял шпагу то в сердце, то в шею, то в плечо Питера, тот отбивал выпады своим тяжелым тесаком. Возможно, была у Сармиенто мысль, что эти удары измотают противника, но он ошибался: вскоре его правая рука онемела, а Шелтон выглядел полным сил. Его клинок словно танцевал в воздухе; раз, другой, третий, острие разрезало рукав Сармиенто, превращая в клочья дорогую ткань. На лбу метиса выступила испарина, по предплечью струилась кровь, он жадно хватал ртом сухой горячий воздух. Споткнувшись о труп мертвого слуги, он едва не упал, но удержался, привалившись спиной к стенке кареты. На краткий миг взгляды противников встретились, и Шелтон вспомнил: если Уайнакаури обманет тебя, убей его!.. убей сразу, не размышляя, как, не раздумывая, убивают ядовитую уруту!..

Яростно вскрикнув, Сармиенто бросился к нему, и острая сталь, нацеленная в горло, змеей скользнула над плечом капитана. Он ударил своим тяжелым клинком в бок; лезвие с хрустом сокрушило ребра, рассекло печень и дотянулось до позвоночника. Еще не успев упасть на землю, дон Антонио Сармиенто был уже мертв. Он рухнул на спину, шпага отлетела в пыль, золотая цепь сползла с груди. Незрячие глаза уставились на солнце, божество его предков.

Шелтон вытер кровь с клинка и, вздохнув, сунул его в ножны. Видение священного города Мачу-Пикчу таяло перед мысленным взором капитана. Мачу-Пикчу, подвесные мосты над ущельями, перевал с каменным стражем и река Урубамба… Увидит ли он когда-нибудь все это?.. Найдет ли нового проводника?.. Доберется ли до сказочной пещеры?..

Урру!.. бамб!.. – прозвучало в его ушах ударом похоронного колокола.

Соледад опустилась на колени рядом с убитым и, закрыв ему глаза, стала читать молитву. Потом шепнула:

– Мы знали друг друга с детства, дон Педро… Злой человек, лживый, ожесточившийся, но в этом не только его вина – прости его Господь! Первый раз он попросил моей руки, когда мне исполнилось шестнадцать, а ему было двадцать четыре…

– И что же вы, сеньора?.