|
И это минимум, по знакомству, за работу мы только так… на водку с закусом с тебя возьмем. — Восемь… где ж я сейчас возьму столько серебра, Захарий? — возмутился я. — Серебром? — удивился он. — Очнись, брат. Я ж сказал: бензонасос менять надо. Стойку. Еще амортизатор там у тебя потек, ремень генератора порвало. Восемь золотых. А может, и больше. * * * — И потом что? — сочувственно спросил Кукурузный Дед. — Да что… — Я вылил в себя стопку, закусил сухариком и откинулся на стуле, разглядывая кнайпу на первом этаже «Злого киборга». Грязно, шумно, драчливо … настоящее злачное заведение для старателей, наемников и бродяг Пустоши. Народу этой ночью полно, между столами ходят разносчицы с подносами, их щиплют, тискают и пытаются усадить к себе на колени, они отмахиваются, хихикают, ругаются. Кукурузный Дед, малый лет семнадцати с соломенными волосами и конопатым круглым лицом, тоже опустошил свою стопку. Некоторые музыканты одеваются в черную кожу, обвешиваются всякими заклепками, цепями и клички берут — Черный Змей, Монстр Пустоши, Железный Дровосек… Но таких среди моих клиентов мало, чернокоженщики обычно исполняют другую музыку, погромче и пожестче. У «Банды четырех» имидж простецкий: соломенные шляпы, просторные домотканые рубахи, сандалии из тростника. Ну и музыка у них соответствующая… примерно такая, как я сочиняю. А значит, и сценические псевдонимы эта братия себе выдумывает под стать. — Потом Миха назначил цену: за груз пятерка золотом. — Пять золотых за какие-то яйца?! — поразился Буйвол, барабанщик группы. — Голубые яйца, — пояснил я. — Особый сорт. Я его послал, конечно… Не сорт, Миху. Ну, поторговались и сошлись на трешке. Буйвол мотнул наголо бритой головой на толстой шее. — Все равно много, — прогудел он пьяным голосом. — Ну да, и еще ж ремонт. Хотя Захарий может подлатать пока забесплатно, чтоб только «Зеб» ездил, а остальное потом, когда я деньгами разживусь с доставок. Но Миха сказал: если я из Рязани смоюсь не расплатившись, Христа так разозлится, что может запросто наемников подрядить, чтоб меня завалили, и «Зеба» себе забрать. Буйвол уставился на меня блестящими глазами, выпятив челюсть. — Боишься? Я криво улыбнулся. — Ротника… нет, не боюсь. Но ситуация плохая. Икнув, он разлил настойку по стаканам, выпил, не дожидаясь остальных, ухватил из тарелки горсть жареных земляных орешков и отправил в пасть. — Так што делать думаешь, Музыкант? — прошамкал Буйвол, жуя. — А что… для начала с вас деньги получу. Я еще выпил, закусил сухариком и достал трубку. Пока раскуривал, к нам, сжимая сразу четыре кружки пива, протолкался Пыльный, самый старший участник группы, гитарист и певец. Водрузив кружки в центр стола, он сел между мной и Кукурузным Дедом. — Три серебряка, — сказал я ему. — Музыкант, брат, — Пыльный обнял меня за плечи, придвигая кружку. — Ты выпей, потом разберемся… Буйвол что-то прогудел, сграбастал кружку и запрокинул голову. Огромный кадык на шее задвигался вверх-вниз — барабанщик влил пиво в горло, как в колодец. — Идти надо, — сказал я. — Пиво не буду, не хочу с настойкой мешать. — Дело говоришь! — согласился Буйвол и взялся за мою кружку. — Три монеты, Пыльный, — повторил я. Он убрал руку с моего плеча. — Че-то много, Музыкант. За что столько? Я пыхнул дымом и ответил: — За пять песен. — Много, ага, — Кукурузный Дед кивнул, поглаживая вихрастый чуб. Когда дело доходило до оплаты песен, «Банда четырех» становилась «Бандой скупцов». |
