Но вот наступил рассвет, и очнувшись от тревожного сна, Уолдо увидел себя в прекрасном райском уголке, окруженном высокими скалами, подступающими к реке, на отлогом зеленом берегу, который был скрыт от глаз и который можно было обнаружить разве что с вершины скалы.

На расстоянии нескольких футов от него лежала девушка.

Она еще не проснулась. Ее голова покоилась на крепкой загорелой руке. Шелковистые черные волосы небрежно рассыпались по щеке и по другой руке, грациозно откинутой на зеленую траву. Глядя на девушку, Уолдо поразился, до чего она хороша. Никогда раньше он не встречал подобной девушки. Молодые женщины, с которыми он дружил, были чопорными и некрасивыми, с вытянутыми бледными лицами и тонкими губами, они никогда не отваживались улыбаться и тем более презирали плебейский смех.

Губы же этой девушки, казалось, были созданы для смеха и чего-то еще, но чего именно, Уолдо не смог бы в данный момент определить.

Блуждая взглядом по изгибам ее юного тела, Уолдо почувствовал, как краска смущения заливает его лицо — давало себя знать его пуританское воспитание — и он намеренно повернулся к девушке спиной.

Для Уолдо ужасно было думать о той, мягко говоря, необычной ситуации, в которой он оказался по воле судьбы. Чем дольше он размышлял об этом, тем гуще краснел. Что скажет его мать, когда узнает?

А что скажет мать этой девушки? Но страшнее всего была мысль — как поступят с ним ее отец и братья, когда обнаружат их вместе и увидят, что на ней кроме куска кожи, обмотанного вокруг бедер, ничего нет, и что это одеяние едва прикрывает ее колени?

Уолдо испытывал чувство досады. Он не знал, о чем думает девушка, что же до всего остального, то она казалась ему милой, в ее больших глазах он видел лишь доброту и невинность.

Пока он сидел так, размышляя, девушка проснулась и с веселым смехом обратилась к нему.

— Доброе утро, — довольно-таки сурово произнес Уолдо.

Ему бы хотелось говорить на ее языке, чтобы выразить свое неодобрение по поводу ее одежды.

Он уже было попытался объяснить ей это с помощью жестов, когда девушка поднялась, гибкая и грациозная, как тигрица, и направилась к реке. Проворным движением она развязала пояс, на котором держалось ее одеяние, оно упало на землю, и Уолдо, задохнувшись, крепко зажмурил глаза и прикрыл их руками.

Девушка погрузилась в прохладную воду, совершая утреннее омовение.

Она несколько раз звала Уолдо присоединиться к ней, но тот не мог поднять на нее глаз, он был слишком шокирован.

Только через какое-то время после того, как она вышла из воды, Уолдо рискнул украдкой взглянуть на нее. Со вздохом облегчения он увидел, что она вновь надела свое единственное одеяние, и теперь он мог смотреть на нее, не испытывая чувства стыда.

Вместе они пошли вдоль берега реки, собирая фрукты и коренья, которые, как знала девушка, были съедобны. Уолдо брал только те, на которые она указывала — несмотря на все свои познания, он понимал, что в данном случае ему следует полагаться на неискушенный ум этой маленькой примитивной дикарки.

Затем девушка стала учить его ловить рыбу при помощи согнутой веточки, ее руки двигались с молниеносной быстротой, Уолдо же оказался в этом деле слишком медлительным и неловким.

А потом они уселись на мягкой траве в тени дикого фигового дерева, чтобы подкрепиться рыбой, которую она поймала. Уолдо недоумевал, каким образом девушка разведет костер, не имея спичек, он был абсолютно уверен, что их у нее нет, но если б даже и были, едва пригодились бы, поскольку здесь не было ни плиты, ни сковороды, чтобы поджарить ее.

Однако долго недоумевать ему не пришлось.

Девушка сложила рыбу горкой и с милой улыбкой сделала Уолдо знак принять участие в трапезе; затем взяла одну и на глазах с ужасом следящего за ней Уолдо вонзила свои крепкие белые зубы в сырую рыбью мякоть.