– И зачем это ей, Шеймас? Что? – переспросил Крейтон куда-то в сторону. – Извини, мне сейчас нужно быть в другом месте. Спасибо, что предупредил. Если мне позвонят из ФБР, я дам тебе знать. Было приятно тебя услышать, как всегда. – И Крейтон повесил трубку.

Сам Рэндалл Крейтон-третий так и не позвонил тому парню из ФБР, как обещал. Он не верил, что их интересует его профессиональное мнение по делу, которое не имеет никакого отношения к нему лично. Скорее всего, это из-за того провального свидания в Иллинойсе. А ведь он даже своему адвокату еще не звонил, так ему хотелось верить, что тот случай сойдет ему с рук.

* * *

Над его головой рядами висели настенные стеллажи с обширной коллекцией редкостей, которые собирала бабка. Одну стену полностью занимали малоизвестные артефакты доколумбовой эпохи: мезоамериканские статуэтки из глины и камня. На другой стене помещались серебряные и золотые ожерелья, браслеты, серьги и перстни, за которые, как однажды рассказала ему сама бабка, она щедро платила дилерам черного рынка в 50-х и 60-х годах, пока правительства Центральной Америки не перекрыли поток незаконной торговли своими сокровищами и антиквариатом.

Трип потянулся к угловой полке над маленьким письменным столом – тем самым, за которым бабка обычно просматривала счета и писала ответы на запросы соцслужб много лет назад. За ним же она сидела и смеялась над Трипом, когда он только переехал к ней в дом. Именно тогда, в возрасте двенадцати лет, он ясно понял, какая жизнь его здесь ждет.

В тот раз Трип нечаянно забрел в бабкин кабинет и увидел на углу верхней полки какое-то кожистое чучело. Он никогда не замечал его раньше: оно сидело на корточках, как горгулья, а его рот был зашит толстой черной ниткой.

Бабкина рука со скрюченными пальцами тихо легла на его худое плечо сзади, и Трип вздрогнул.

– Давай, – сказала она с шершавым среднезападным акцентом. – Тащи старую жабу сюда.

Трип послушно влез на стул и обхватил круглое коричневое чучело обеими руками. Сморщенная вытянутая морда, острая, как ястребиный клюв, смотрела прямо на него.

– Знаешь, Трип, когда-то это была живая жаба, – усмехнулась бабка, и в ее темных глазах вспыхнул свирепый огонь, но Трип так и не понял почему. – Самая настоящая.

Таких огромных лягушек и жаб тоже Трип не видал никогда в жизни. Она была размером с расплющенный футбольный мяч и даже цветом напоминала мяч – золотисто-коричневая [22]. В дугообразных выемках по обе стороны головы чучела блестели вместо глаз бусины из темного мрамора, а чуть ниже того места, где должны были находиться глаза, виднелись участки шершавой кожи с крошечными отверстиями.

– Дай ее мне, – приказала бабка. Ее старческие руки с набрякшими голубыми венами напряглись, на них проступили сухожилия. – Никогда таких раньше не видел, а, Трип? Это тростниковая жаба из Центральной Америки. – Она указала на ямки под глазницами. – Видишь эти пятна?

Он кивнул, в нем вспыхнуло любопытство.

Бабка склонилась к нему.

– Высуни язык, мальчик. – Она не шутила, это был приказ. – Лизни бугорок и скажи мне, что чувствуешь.

Она поднесла к нему кожистое существо, и Трип лизнул его туда, куда она велела.

– Хорошо. А теперь лизни с другой стороны, да поскорее, – велела она и улыбнулась, когда он повиновался.

Как по команде, у него пересохло во рту и распух язык. Он подавился. В панике Трип забыл, что стоит на стуле, сделал шаг, упал и растянулся на старом персидском ковре, где стал обеими руками тереть себе горло.

Краем глаза он видел, как бабка, сидя за письменным столом, хохочет и хлопает себя по коленям.

Тем временем у Трипа онемели руки, а сердце забилось так часто, что он чуть не задохнулся.